– Помоги подняться… – проныл он.
Я покачала головой, вздохнула и перевернула его на живот, после чего он встал на четвереньки и пополз с балкона. Что ж, так даже лучше, соседи не увидят.
В комнате я помогла Сарычеву подняться на ноги. Стеная и охая, он едва доплелся до дивана.
Ну, до чего же болезненный мужчина! То ногу подвернет, то радикулит его прихватит…
– Это от неудобного положения! – жаловался Сарычев. – От того, что я здесь сидел, скорчившись…
– Лучше так, чем в камере! – отрезала я.
На этот раз он промолчал.
– И что теперь с тобой делать? – вздохнула я.
– Может быть, горячий душ поможет…
Кое-как он добрел до ванной.
Я выдала ему чистое полотенце и долго слушала доносящиеся из ванной жалостные стоны и шум льющейся воды.
Я уже забеспокоилась и хотела постучать в дверь, но он наконец выбрался из ванной – порозовевший, но все еще стеная, охая и потирая поясницу.
– У тебя есть какое-нибудь средство от радикулита? – осведомился он, кое-как умостившись на диване.
– Нет! – отрезала я. – Я радикулитом не страдаю!
– Как же так? В доме всегда должны быть самые необходимые лекарства…
– У меня пока здоровье в порядке, и никаких бесполезных лекарств я в доме не держу. И вообще, тебе сейчас не о пояснице нужно думать…
– А о чем? – Он посмотрел на меня в недоумении, как баран на новые ворота.
Я поразилась такому удивительному легкомыслию – и в то же время окончательно уверилась, что он не убивал свою жену. Он просто не способен на такой решительный шаг. Хотя если в состоянии аффекта…
Но тогда бы он не был так спокоен, когда после этого спустился ко мне в машину.
– Ты серьезно? За тобой полиция гоняется, тебя только что чуть не арестовали, ты прятался у меня на балконе – а ты беспокоишься из-за радикулита?
– Да, действительно… – Он пригорюнился, – но поясница-то болит… потом, ты меня разбудила в такую рань, я еще толком не проснулся…
– Это мне вместо благодарности? – возмутилась я. – В следующий раз не проси, чтобы я тебя спрятала!
– Ну, извини… – устыдился он. – Я не подумал…
– Вот именно – не подумал! По-моему, ты никогда не думаешь! А это бы тебе не помешало!
– Ну я же извинился…
– А вот как раз сейчас очень нужно подумать – что делать дальше? Куда податься? Не можешь же ты всю оставшуюся жизнь прятаться у меня на балконе!
– Да, действительно не могу… – Он вздохнул. – Там холодно и неудобно…
– Ну хоть в чем-то ты со мной согласился. Давай уже соберись, и подумаем вместе, что делать.
– А у тебя кофе есть? А то у меня спросонья голова не работает. Чашка кофе меня бы привела в рабочее состояние…
Я хотела ответить, что голова у него и в обычное время не очень, но решила не расстраивать его еще больше.
Тут я взглянула на часы и поняла, что на работу опоздаю.
– А ты вообще туда не ходи! – отмахнулся Сарычев, когда я стала ругаться.
– Как это? Я ведь не начальник и не хозяин фирмы. – Я решила не заводиться и быть терпеливой, потому что у Сарычева явно сбой в мозгах, не догоняет он, это точно. – Я не могу просто так на работу не прийти, меня уволят.
– Кто тебя уволит? – усмехнулся Сарычев. – Я? На эту тему можешь не беспокоиться.
– В том-то и дело, что теперь не ты там главный, – парировала я, – а Кисляев меня запросто уволит, чтобы власть проявить. Говорила же, что он в твоем кабинете уже обосновался.
– Дрянь какая! – Сарычев скрипнул зубами. – Уволю на фиг! Напишу такую рекомендацию, что его больше никуда не возьмут! Даже в дворники!
– Ладно, о нем ты потом подумаешь… – Меня осенила плодотворная идея.
Я позвонила Светке и сказала, что меня с утра вызывают в отделение полиции на предмет дачи показаний по поводу вчерашнего дня. Так что, если я и выйду на работу, то только с обеда.
Светка сказала, что все передаст Кисляеву.
– Ну вот, – сказала я, – полдня у нас есть.
– Кофе! – заныл Сарычев.
Кофе у меня еще остался, я заварила нам по большой чашке.
Он сделал глоток и огляделся голодным взглядом.
– Ну уж, извини! Все съестное ты слопал вчера! Так что придется думать на голодный желудок. Хотя… – Я взяла телефон и заказала на дом пиццу.
– Пиццерия находится в соседнем доме, так что привезут самое большее через полчаса, а пока терпи!
Сарычев тяжело вздохнул, но смирился и маленькими глотками стал пить кофе.
Я тоже уткнулась в свою чашку. На кухне установилось мрачное молчание.
Я искоса поглядывала на шефа и думала, за что мне досталось такое наказание. Он выглядел растерянным, как потерявшийся в магазине ребенок, который никак не может взять в толк, куда делась мама, которая вот только что была здесь и крепко держала его за руку. А он отвернулся на секунду – и ее уже нет. И он растерялся и не может поверить, что мамы больше нет.
Так и Сарычев, внезапно поняла я, он ведь, в отличие от меня, не видел свою жену мертвой, у него не стоит перед глазами ее неподвижное тело в луже крови. Вроде бы он понимает, что жена его убита, но поверить никак не может.
И старается думать о другом, только бы не остаться один на один с ужасной действительностью. Оттого и в подземелье полез, оттого и ведет себя как ребенок – ноет и жалуется, хочет, чтобы его пожалели и все за него решили. Уходит, в общем, от действительности, прячет голову в песок. И долго так продолжаться не может.
Мне захотелось схватить Сарычева за плечи и трясти как грушу, чтобы он пришел наконец в себя и стал самим собой. То есть мужчиной, который сам принимает решения, ни на кого не перекладывая и не сваливая на подчиненных собственные косяки.
Именно таким мы знали своего шефа. Строг, требователен, серьезен до занудства… да, вот интересно, каким образом эти качества помогут ему в его непростой, скажем так, ситуации…
Я допила кофе и слегка удивилась собственному уму и наблюдательности. Надо же, как я все верно про него предположила.
Сарычев тоже допил свой кофе и грустно вздохнул. Вид у него был так себе. Нос распух, под глазом небольшой такой аккуратный назревает синячок.
Вдруг мне стало его жалко. Вот вы не поверите, но злоба и ненависть куда-то ушли. С чего бы вдруг? А вот так.
И еще я твердо уверилась, что он не убивал свою жену. То есть и раньше были у меня серьезные сомнения, а теперь вот точно знаю, что он этого не делал.
Неожиданно я протянула руку через стол и погладила его по плечу. Он вскинул голову, в глазах его робкое удивление уступало место другому выражению.