Зазеркалье Петербурга. Путешествие в историю - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Кубрякова cтр.№ 30

История русской литературы XX – начала XXI века. Ч. I. 1890–1925 годы / сост. В.И. Коровин. М., 2019.

Князев В. Стихи. Посмертное изд. СПб., 1914.

Кузмин М.А. Дневник: 1905–1907. М., 2000.

Кузмин М.А. Осенние озера. М., 1912.

Лурье А. Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина // Воздушные пути (Нью-Йорк). 1967. № 5. С. 139–145.

Мок-Бикер Э. Коломбина десятых годов. СПб., 1993.

Стравинская В. Дневник: Петроград, Крым, Тифлис: 1917–1919. М.: Русский путь, 2006.

Тихвинская Л. Повседневная жизнь театральной богемы Серебряного века. Кабаре и театр миниатюр в России: 1908–1917. М., 2005.

«Мой отец родился в Петербурге 5 апреля 1890 г. в семье очень богатого лесопромышленника, жившей в собственном доме на Греческом проспекте, в огромной квартире со множеством прислуги. Образ жизни этой семьи был обычным для петербургской крупной буржуазии. Благополучие, основанное на частной собственности… стало у отца моего с раннего возраста вызывать протест… Самой отрицательной чертой отец считал равнодушие к судьбам других, „не своих“ людей. Несогласия отца с родителями не выражались в скандалах и криках, не было и споров. Примерно с одиннадцати лет он установил для себя свой собственный режим жизни, занятий и развлечений. В семье, например, соблюдались церковные обряды… Отец очень рано от этого отказался; дед… вспоминал, что это делалось отцом отнюдь не в оскорбительной форме, а так, что причины отказа вызывали уважение, – отец был „всегда занят“…

Отец избегал пользоваться услугами горничных, сумел добиться у родителей переустройства комнат для прислуги. От забот своей матери об его одежде, устройстве и комфорте он рано и решительно уклонился. По его рассказам я знаю, что тогда он считал корнем всех бедствий человечества частную собственность, называя ее воровством. По сбивчивым, наивным и путаным позднейшим рассказам бывших горничных их дома, я знаю, что отец и перед ними, молодыми тогда девушками, развивал свои идеи. Но из дома он не ушел. И жил, хотя и ограничив себя скромными рамками, на „прибавочную стоимость“…

Греческий проспект, 23 / 7-я Советская улица, 2

Революция избавила три поколения нашей семьи от бремени собственности. С этой весьма нешуточной собственностью (состояние моего деда перед революцией оценивалось в 30 млн руб.), почти все члены семьи расстались с легкостью и без сожаления, это я могу свидетельствовать с полной ответственностью. Само понятие собственности в семье моего отца и для нас, детей, стало звучать как нечто совершенно порочное. Детским ругательством стало слово „собственник“… „Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног!..“ – воодушевленно пел нам папа» ^[114].

В этом доме прошло детство выдающегося биолога Александра Любищева, впитавшего левые настроения начала века, несмотря на роскошь и светский лоск, окружавшие его в стенах этого дома, владельцем которого был его отец-миллионер.

Всю жизнь думая о науке, Александр словно не замечал голода и нищеты, через которые его семье пришлось пройти в первые после революции годы. Но успех к увлеченному биологу пришел быстро – он стал профессором нескольких российских университетов и опубликовал десятки научных работ.

К его отцу, тому самому миллионеру-лесопромышленнику и «собственнику», судьба тоже оказалась благосклонна. Революция застала его в Англии, но как истинный патриот Александр-старший сел на корабль и вернулся на Родину.

«Всех пассажиров забрали, отправили в кутузку, а оттуда вскорости рассортировали: „направо“, „налево“ …Все зависело от случайности… И вот он, такой „гусь“ с заграничным паспортом, с чемоданом в наклейках, получил приказ – „направо“… Т. е. в жизнь, пока. И он появился у нас, когда летом мы жили в Алуште. Был он уже не молод, ему было за 60. Но он был бодр, приветлив и даже весел, всегда очень тщательно одет и причесан. И что же? Пришла телеграмма из Петрограда, куда его вызывал Совет Народных Комиссаров на службу по налаживанию деловых связей с Западом, по экспорту леса. И еще там же был приказ всем начальникам вокзалов, и портов оказывать ему содействие в его следовании в Петроград. И дед покатил в вагоне первого класса… И получил свою огромную квартиру в 12 комнат в бывшем собственном доме, и телефон, и автомобиль с шофером. Вот-то чудеса на заре „нового мира“… И начал служить верой и правдой новому строю, считая, как я потом от него слышала, что „все от Бога“…» ^[115].

В 1930-е годы пожилой отец и сын, уже известный биолог, снова встретились в этом доме. Сын, однако, отказался жить в роскошной квартире, где все напоминало дореволюционный «барский» уклад, и, сильно огорчив родителей, поселился с семьей, как и другие научные работники, в бывшем фрейлинском доме Елагина дворца, который преобразовали во Всесоюзный институт защиты растений. Александр же старший остался доживать свои дни в этом доме, хозяином которого он был большую часть жизни.

Литература

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.

Гранин Д. Эта странная жизнь. М.: АСТ, 2017.

Светлов П.Г. Александр Александрович Любищев. Л.: Наука, 1982.

Из воспоминаний бабушки, Евгении Александровны Равдель (Любищевой) // https://medium.com/@genina_jena.

«Гоголь жил на Малой Морской, в доме Лепена, на дворе, в двух небольших комнатах, и я живо помню темную лестницу квартиры, маленькую переднюю с перегородкой, небольшую спальню, где он разливал чай своим гостям, и другую комнату, попросторнее, с простым диваном у стены, большим столом у окна, заваленным книгами, и письменным бюро возле него. В первый раз, как я попал на один из чайных вечеров его, он стоял у самовара и только сказал мне: „Вот, вы как раз поспели“. В числе гостей был у него пожилой человек, рассказывавший о привычках сумасшедших, строгой, почти логической последовательности, замечаемой в развитии нелепых их идей. Гоголь подсел к нему, внимательно слушал его повествование… Большая часть материалов, собранных из рассказов пожилого человека, употреблены были Гоголем потом в „Записках сумасшедшего“. Часто потом случалось мне сидеть и в этой скромной чайной и в зале… Степенный, всегда серьезный Яким состоял тогда в должности его камердинера. Гоголь обращался с ним совершенно патриархально, говоря ему иногда: „Я тебе рожу побью“, что не мешало Якиму постоянно грубить хозяину, а хозяину заботиться о существенных его пользах и наконец устроить ему покойную будущность. Сохраняя практический оттенок во всех обстоятельствах жизни, Гоголь простер свою предусмотрительность до того, что раз, отъезжая по делам в Москву, сам расчертил пол своей квартиры на клетки, купил красок и, спасая Якима от вредной праздности, заставил его изобразить довольно затейливый паркет на полу во время своего отсутствия» ^[116].