– Я его поцарапал? – Больной тяжело вздохнул. – Этого не помню. Наверное, когда падал…
– Вы сможете узнать преступника? – вклинился Юрий. Белесые ресницы потерпевшего дрогнули.
– Вряд ли. Было темно. Помню, он высокий, крепкий… Нет, не узнаю.
– Господа или товарищи следователи, свидание окончено. – Врач оттеснил их от кровати сторожа. – Больной еще очень слаб. Завтра, может быть, послезавтра, когда я буду уверен, что Самарин пошел на поправку, я с вами обязательно свяжусь.
Ни Потапов, ни Ткаченко не стали просить продлить разговор хотя бы на полминуты. Оба понимали, что сторож говорит правду: действительно, он видел преступника в темноте, если и разглядел, то только телосложение – а это не облегчало работу полицейским. Сколько в Ломоносове и Южноморске крепких высоких людей! Опустив головы, явно неудовлетворенные беседой, следователи вышли из больницы и сели в машину.
– Ты уже определился, где остановишься? – поинтересовался Юрий. – Вещичек, смотрю, у тебя немного – всего одна спортивная сумка, да и та неполная.
– Извини, фрак не захватил, – съязвил Андрей, – хотя в театр сходил бы с удовольствием.
Ткаченко посмотрел на часы:
– Оба-на, уже почти девять. Летом у нас белые ночи, не то что у вас на юге. Кажется, что время бежит незаметно. Пора бы уже поужинать – и на покой. Да вот кафе уже закрыто.
– Тогда заедем в отдел, я заберу сумку, и ты подбросишь меня до какой-нибудь недорогой гостиницы, – ответил Потапов и улыбнулся. – Мотель, впрочем, тоже рассматривается.
– Я предложу тебе более бюджетный вариант. – Юрий улыбнулся в ответ. – Моя боевая подруга, как тебе известно, гостит у родителей, ее не будет еще дней пять. Я один в трешке и посему прошу тебя составить мне компанию. Возражения не принимаются.
Растроганный Андрей похлопал коллегу по плечу:
– О таком я и мечтать не мог.
– Теперь что касается еды, – продолжал Ткаченко. – Признаюсь сразу: готовить умею только яичницу, но отменную, с салом, которое солил мой тесть (а это у него превосходно получается) и помидорами. Да, еще с присыпкой из сыра и зелени. Как тебе такой вариант?
Андрей глотнул слюну, почувствовав, как засосало под ложечкой.
– Что ж, охотно верю, так верю, что слюни потекли. – Он усмехнулся. – Гони, мой добрый друг. Я уже вижу, как твоя яичница скворчит на сковороде.
Юрий кивнул, нажал на газ, и они помчались по городу.
Глава 27
Санкт-Петербург, 1898
Несколько дней, ожидая ответа от возлюбленной, граф не находил себе места, но Оленька словно забыла о нем. Несчастный чуть не наказал слугу, которого отправлял к Цабелям, за ложь, но потом, выслушав его уверения, решил сам сходить к Ольге и, если нужно, поговорить с ее супругом. Он заверит профессора, что будет всячески помогать ему материально, пусть только отпустит жену, раз уж ему все известно и он желает ей счастья.
Когда он позвонил в дверной колокольчик, дверь открыла веселая горничная в белом переднике. Граф засмущался, быстро спросил, дома ли Альберт Цабель, и, получив утвердительный ответ, прошел в гостиную. Хозяин в домашнем полосатом халате и домашних туфлях на босу ногу пил кофе. Увидев Воронского, он встал и пошел навстречу молодому ученому. Его худощавое лицо светилось улыбкой, не было измождено тяжелой болезнью, как уверяла Ольга Воронского, наоборот, весь облик профессора говорил о том, что он жизнерадостен, здоров и доволен жизнью. А еще ученый ничем не показал, что он знает о том, что Воронский – любовник его жены. Он дружески протянул Александру жилистую желтую руку и ласково спросил:
– Спасибо, что навестили, голубчик. Давненько вас не видел. Что же вы перестали посещать театры? Дела амурные, а?
Граф побледнел, думая: сейчас все и начнется, но ошибся.
– Вам ведь скоро тридцать, молодой человек? – поинтересовался Цабель. – Так вот, мой вам совет: женитесь – и как можно скорее. Я сделал большую ошибку, женившись слишком поздно. Не берите с меня пример.
Он провел ошарашенного Воронского к столу, попросил служанку принести еще чашку и бисквитов.
– Третьего дня я со своими студентами посетил театр. – Цабель бросил в рот кусок бисквита и посмотрел на графа. – Давно не получал такого наслаждения. Все были в ударе. Я встретил много наших общих знакомых. Они не знали, почему вы перестали выходить в свет.
– Дела, дела, – пробормотал граф и, собравшись с духом, выпалил: – А где Ольга Зельдовна? Здорова ли она?
– Моя супруга здорова, она решила подремать после завтрака или почитать. – Альберт подмигнул, словно говоря, что всякие женские хитрости ему неведомы. – Если вы хотите ее увидеть, я велю ей немедленно спуститься.
Александр кивнул и чуть не подавился кофе.
– Маша, передай госпоже, чтобы спустилась к нам, – приказал хозяин и придвинул Воронскому тарелку с бисквитами. – Скажи, у нас дорогой гость. – Он похлопал графа по плечу. – Я думаю, вы моложе меня и объехали полсвета, ей с вами будет интереснее.
Граф сделался пунцовым и опустил глаза. Цабель продолжал как ни в чем не бывало жевать бисквиты. Молодому человеку показалось, что прошла целая вечность, пока служанка спустилась со второго этажа и растерянно сказала:
– Ольга Зельдовна просит прощения. Она не выйдет, у нее болит голова.
Альберт нахмурился:
– Черт бы побрал все эти женские дела! Ладно, голубчик. – Он встал, подошел к шкафчику из красного дерева, открыл его и вытащил бутылку: – Великолепное «Бордо» пятидесятилетней выдержки. Стоит, между прочим, кучу денег, но я решил приобрести. Ко мне уже нечасто приходят гости. Давайте выпьем, мой друг.
Граф нервно глотнул. Ему вдруг захотелось выпить, и не то что выпить – напиться, чтобы полегчало на душе. Ольга сказалась больной, не пожелала его увидеть. Неужели ехидный, но чертовски умный и проницательный Белокуров прав? Неужели эта женщина играла им?
Он с вожделением смотрел, как хозяин разливает вино по хрустальным рюмкам и оно рубином блестит в острых гранях.
– Как кровь, – прошептал он.
– Вы что-то сказали? – поинтересовался Цабель любезно.
– Нет, – испугался Воронский. – Это я так. Свои мысли.
Он залпом выпил рюмку, но наотрез отказался продолжать. Воронский боялся, что разоткровенничается и выдаст тайну уважаемому супругу, который ничего не знал – в этом Александр был уверен. Ольга водила за нос и Альберта. Но от этого стало тяжелее, и мысли о том, что делать дальше, закрутились в голове.