– Рана не опасная, товарищ лейтенант, но крови он много потерял. Не упал бы в обморок.
– Хорошо, не уходи, – кивнул головой Алексей, снимая с головы танковый шлем и бросая его на стол. – Посиди у окна, если что, поможешь привести немца в чувство. Есть у тебя там, в санитарной сумке, что-нибудь такое?
– Нашатырь, – расплылся в улыбке боец. – Смотря сколько в тряпочку накапать, а то и быка поднимет.
Алексей уселся на стул напротив немца, рассматривая его, потом взял сложенные на столе документы.
– Полковник Зигмунд Отто Йозеф фон Тресков. Что вы, немецкий полковник, делали в штабе румынского корпуса?
– Вы кто? – вопросом на вопрос ответил немец. – Передовые части наступающей Красной Армии или рейдовая группа, которая громит тылы и проводит разведку боем? Впрочем, зачем я спрашиваю. Раз вы остановились здесь, а не пошли дальше, значит, вы разведка. И моя участь предрешена.
– Ваша участь, полковник, предрешена была еще двадцать второго июня сорок первого года. Когда вы только ступили на нашу землю, – со злой усмешкой поправил немца Алексей.
– Вы не поверите, но участь немецкого народа была предрешена еще в тридцать третьем году, когда он позволил прийти к власти Адольфу Гитлеру и национал-социалистам.
– И давно вы так прозрели? – Соколов откинулся на спинку стула и с презрением посмотрел на немца. – Мне кажется, недавние события под Сталинградом вас так потрясли. Участь Паулюса и всей его армии.
– Раньше, гораздо раньше, – покачал головой полковник и поморщился. – Лейтенант, я понимаю вашу ненависть ко мне и ко всему немецкому. Но имейте милосердие победителя к побежденному. Вы оказали мне помощь, но лишь для того, чтобы стать моим инквизитором? К чему эти расспросы? Вы все равно расстреляете меня, так отдайте приказ. И закончим на этом. Боль, которую мне приходится терпеть, невыносима. И это боль не только моей раны, но и души.
– О милосердии, это вы вовремя заговорили, – повысил голос Соколов. – А вы не думали о нем ранним воскресным утром, когда ваши самолеты перелетели через границу и стали бомбить наши города, спящие мирным сном? А о милосердии вы не думали, когда наши пограничники, обливаясь кровью, поднимались в контратаки, снова и снова отбрасывая вас к линии границы? А когда горели поля, села, города, когда ваши самолеты бомбили мирные эшелоны с беженцами? Вы правы, ненависть – единственное чувство, которое я к вам испытываю. К вам лично, господин полковник, к крестам на ваших танках и самолетах, к вашей свастике, к вашей форме! И не надо приплетать сюда весь немецкий народ и все немецкое. Этим вы опять пытаетесь унизить меня и весь советский народ, считая нас скотами и недочеловеками! Вы думаете, что мы ненавидим ваш народ, вашу историю, культуру? Мы восхищаемся талантом Бетховена, а моя бабушка, учитель немецкого языка в школе, заслушивалась его Девятой симфонией. Наши дети любят сказки братьев Гримм, даже не думая, что они были немцами! Все советские медики преклоняются перед открытиями Роберта Коха. А кто из молодых парней и девушек не зачитывался романами Ремарка! Вы или идиот, полковник, или до такой степени мерзавец, что с вами разговаривать противно!
Немец удивленно уставился на молодого танкиста и стал разглядывать его так, будто видел впервые, Алексей увидел в глазах пленного целую бурю чувств. Потом тот опустил глаза и тихо проговорил:
– Простите, лейтенант. Я сейчас говорю это искренне, полностью осознавая ваше превосходство. Я потрясен тем, что вы сейчас сказали. И я хочу в оправдание сказать вам такое, чтобы хоть в какой-то мере извинило меня пред вами. Даже если вы лично меня потом расстреляете, то прошу вас сейчас, выслушайте, мне нужно это сказать. Впервые произнести вслух то, что гложет меня месяцы, а может, и годы. И еще… дайте мне выпить водки. Это хоть как-то даст возможность терпеть мою боль.
Соколов велел принести фляжку из «Зверобоя», черного хлеба. Он сам налил немцу в кружку на два пальца водки и подвинул нарезанный ломтями хлеб на куске чистого холста. Полковник схватил кружку двумя руками, как будто ему дали эликсир жизни. Он выцедил водку, давясь, вытер рот рукой, пытаясь отдышаться, а потом стал жадно ломать хлеб и совать его в рот. Он жевал, на глазах пленного выступили слезы, скулы сводила судорога, но он жевал и снова совал в рот хлеб.
– Да, да… – начал говорить полковник, явно сразу захмелев. – Я не солдат, я экономист! Я защитил диссертацию по экономике в тридцать восьмом в Берлинском университете. Я всю свою жизнь занимался совершенствованием системы снабжения армии, расчетов норм, оптимальных режимов использования имущества. Я не солдат, хотя мой род один из самых известных в Германии. Мой род всегда служил Германии и ее правителям. И теперь наша гордость оказалась нашим позором. Вы хотите, чтобы я вам рассказал, вы хотите знать? Я вам расскажу, потому что я искренне желаю поражения вермахту!
– Вы? Немецкий «фон» черт знает в каком поколении, кичащийся своим происхождением, и желаете поражения в войне?
– Да желаю, – сник полковник. – Желаю, потому что это не война, а бойня, потому что погибнут миллионы и миллионы, прежде чем насытится бог войны. Чем быстрее все кончится, тем меньше будет жертв.
– «Бог войны», – передразнил полковника Соколов. А потом сказал с укором: – Вот в этом все вы! Гитлер для вас, каким бы вы его злодеем ни представляли, все равно остается божеством. И давайте закончим эту философию! Хотите помочь нам выиграть войну? Помогайте! И что вы, черт возьми, делали в расположении румынского корпуса?
– Здесь мы согласовывали передислокацию румынских и немецких войск. И восьмой итальянской армии. Наступление ваших войск спутало командованию вермахта все карты. Ход операции, а точнее, продолжение операции «Винтергевиттер» пересмотрено. На днях, в двадцатых числах декабря, группа армий «Дон» начнет получать оперативные резервы. Это четыре хорошо укомплектованные танковые дивизии. Будет активизирована работа тактического аэродрома в станице Тацинской. Туда перебрасываются еще несколько эскадрилий транспортных самолетов для снабжения шестой армии. А также бомбардировщики для поддержки контрнаступления войск вермахта, нацеленных на деблокирование армии Паулюса.
– Ни хрена себе, – тихо сказал по-русски Соколов, глядя на полковника.
– Что? Виноват, вы мне, товарищ лейтенант? – спросил боец у входа.
– Нет, – качнул головой Алексей, потом спохватился. – Да, тебе. Найди и приведи сюда лейтенанта Сайдакова и старшину Заболотного.
Глава 5
Под руководством Бабенко, инженерные таланты которого были непререкаемы в роте, механики проверяли и приводили в порядок подвески танков, трофейных бронетранспортеров.
– Не переживай, Фома, – кивнул Алексей старшине. – Старики обещали, что похоронят твоих ребят, за могилой будут ухаживать. Ты, главное, сам доберись, своих раненых довези. Но главная твоя задача – доставить полковника и документы из штаба румынского корпуса. Сведения очень важные. Они могут изменить все положение на нашем фронте под Сталинградом, понимай это!