«Трое суток шли бои за высоту. Трое суток не отходил от пулемета боец Абдула Раджабоба. Герой отражал атаки фашистов, устилая их телами степь. Враг не унимался, подбрасывал все новые и новые силы. Для Раджабобы это была мишень. Фрицы падали, как скошенные. В схватках за высоту Раджабоба уничтожил около 200 фашистских солдат и офицеров.
А коммунист Кривелев вступил в бой с девятью немецкими танками, три подбил из своего ПТР. Остальные обратились в бегство. В этом же бою его товарищ Погребнюк, тоже коммунист, уничтожил из своей винтовки 18 немцев. Он стрелял до тех пор, пока вражеская пуля не сразила героя»[5].
– Младший лейтенант Букин принимает командование ротой. – Соколов говорил быстро и четко. Командиры взводов смотрели напряженно. Каждый чувствовал, что их командира вызывали в штаб корпуса не случайно.
– Есть принять командование, – отозвался со своего места Леня Букин.
– Второму взводу готовность к выходу в рейд три часа. Сайдаков, через час доложишь, что нужно, чего не хватает. Горючее в основные и запасные баки под завязку. Двойной комплект боеприпасов, сухой паек на пять суток. Каждому запасной чистый комплект нижнего белья и портянок. Слышал, старшина?
Подготовка закрутилась, завертелась. Без лишней суеты. Каждый знал, что делать, что проверять, что готовить. Соколов выбрал взвод Сайдакова не только потому, что Павел был самым опытным из командиров в роте. В его взводе танки были в лучшем состоянии. Да и, оставляя роту, Соколов знал, что комбат примет оборону поселка, подразделение не останется без внимания. Хотя Леня Букин и сам бы справился. Увидев пробегавшего мимо замполита, Алексей окликнул его.
– Михаил! Слушай, получен приказ. Я со вторым взводом ухожу в рейд. За себя оставляю Букина, а комбат подбросит еще сил в поселок, включая и артиллерию. Я хочу попросить тебя, собери комсомольский и партийный актив, проведи собрание.
– Боевой настрой и так на высоте! – удивился замполит. – Последний бой тому показатель. Ребята дрались как львы. Тебя что-то беспокоит, командир?
– Понимаешь, Миша, мне кажется, что нужно нашим солдатам объяснить, что немцы и фашисты – это не одно и то же. Да, враги, да, мы их должны и будем истреблять, но мне не хотелось бы, чтобы кто-то вынес из этих боев ненависть ко всему немецкому. А еще ведь есть румыны, итальянцы, которых мы громили эти дни! Они ведь фактически пригнаны сюда на убой своими правителями, они не разделяют нацистских идей. Поэтому они и бросали с такой легкостью позиции, бежали, сдавались в плен. Не хотят они воевать. Мы, Миша, с фашизмом боремся, а не с немецким, румынским и итальянским народом.
– Вот как? – хмуро посмотрел на ротного командира Краснощеков. – А я думал, ты только командовать умеешь, приказывать «вперед», стрелять. А ты вон о каких вещах задумался. Правильные слова говоришь, Алексей, нужные слова. Да, я проведу собрание, мы поговорим с ребятами о таких вещах. Каждый красноармеец обязан ненавидеть фашиста, но не немца, среди которых тоже есть обманутые, есть рабочие.
– Есть, – кивнул Соколов, вспомнив Мосток, вспомнив, как они спасали свою «семерку». Вспомнив немецких рабочих-подпольщиков, которые помогли советским военнопленным и, кажется, погибли.
Отпустив замполита, Алексей поспешил к кузнице, где готовились «волокуши». Гремело железо под кувалдами, от красноармейцев, работавших в одних телогрейках, валил пар. Здесь он столкнулся с командиром роты автоматчиков Гужовым. Старший лейтенант похлопал по плечу коренастого старшину с широко расставленными глазами, отчего у того взгляд казался каким-то удивленным.
– Вот тебе старший – командир взвода старшина Фома Заболотный, – сказал Гужов. – Парень боевой, командир знающий, опытный и хладнокровный. Второй год замкомвзвода ходит, ну а в последний месяц взводом у меня успешно командовал. Вернется, представление напишем на звание младшего лейтенанта. Бери, не пожалеешь. Воевать умеет, людей сбережет, да еще и дельным советом поможет. Из сверхсрочников, с сорокового года в армии.
Соколов пожал старшине руку и кивнул в сторону сложенных волокуш.
– Беритесь за тросы и крепите к танкам. Танкисты вам помогут. Солому настелите, накройте брезентом. Главное, уложите аккуратно НЗ, боезапас и свои вещмешки, чтобы мягче лежать было. Я вернусь через полчаса, договоримся о взаимодействии на марше и во время боя.
Метельную пелену в 15.30 разорвали залпы гаубичных батарей. Снаряды рвались на окраине разрушенного и сожженного еще осенью села. Здесь не было оборонительных укреплений, несколько рядов траншей и ходов сообщений осыпались, покосились бревенчатые накаты блиндажей. Основные силы румынской армии откатились дальше на запад, к Ростову-на-Дону. Возможно, растерявшееся командование и пыталось создать линию обороны перед наступавшими частями Красной Армии. Но построить ее в полной мере за короткий срок не удастся. Только отходить за естественные рубежи или на созданную ранее линию обороны.
Соколов сидел в люке своего командирского танка и слушал эфир. Даже в шлемофоне были слышны оглушающие залпы батарей. Но лейтенант думал сейчас о своем маршруте, который выбрал сам, опираясь на сведения авиационной разведки, и который одобрило командование. Сплошной линии обороны у румын здесь нет. Разрозненные части цепляются за населенные пункты, за старые укрепления многомесячной давности, когда тут шли бои и отступали советские войска. Но за пару дней восстановить укрепления, организовать эшелонированную оборону невозможно. Даже устроить минные поля, тем более зимой, очень сложно. Да еще с противником «на плечах».
Алексей посмотрел вниз, в люк танка. Наводчик Логунов спокойно сидел, откинувшись спиной на броню возле прицела, и пожевывал спичку. А Коля Бочкин, как обычно, немного нервничал перед боем. Опять теребит ветошь, то и дело протирает бока снарядов в укладке. Нечем парню себя занять в минуту напряженного ожидания, не умеет отвлекаться. А вот Бабенко, как всегда, думает не столько о бое и предстоящих опасностях, сколько о том, как ровно работает двигатель, смотрит на стрелку амперметра, как идет зарядка аккумуляторов, нормальное ли давление масла.
Да, спокойно на душе, когда знаешь каждого, когда прошел с ними огонь и воду. Когда экипаж понимает друг друга и своего командира почти без слов. Лейтенант не удержался от улыбки, но тут же боковым зрением увидел, как жестикулирует Сайдаков, сидя в люке своего танка. Взводный показывал рукой в сторону Барталамеевки. Так и есть, огневой вал уходил дальше на юго-запад. Батареи переносили огонь, освобождая для танковой группы коридор прорыва. Значит, вот-вот прозвучит в эфире приказ.
– Внимание, я «Семерка»! Всем приготовиться, – передал Соколов в эфир, переключившись с ТПУ на радиосвязь.
Минуты стали тянуться еще медленнее, даже метель, казалось, превратилась в белый тягучий кисель. Зимние сумерки поглощали окружающий мир, оставляя на белесом фоне только неясные очертания кустов, деревьев и застывших белых танков. Автоматчики лежали, покуривая и бросая взгляды на командира в люке танка. Не поднимет ли руку, давая знак, что приказ получен.