Довольный проделанной работой, он помахал Эбби и Лэндону – мол, давайте ко мне. Когда они подошли к нему, заговорил шепотом, не доверяя акустике среди этих высоких красных скал.
– Как только мы войдем в каньоны, молчите. Двигайтесь молча. Идем шаг в шаг. – Он посмотрел на трещину в скале. – Судя по отсутствию охранника, бандиты чувствовали себя вполне уверенно, полагая, что здесь им никто не страшен. Пусть они и дальше так думают.
Такер повернулся, чтобы пойти первым, когда его карман бодро чирикнул. Он вытащил рацию, которую взял у одного из мертвецов. Треск статического электричества превратился в голос.
– Бо, Рэнди, доложите обстановку. Что-нибудь слышно от Бака и Чета?
Такер вопросительно обернулся на своих спутников. Если не ответить, возникнут подозрения. Хоук может отправить своих подручных назад, чтобы проверить, что там с остальными.
Эбби помахала ему – мол, давай, отвечай. Лэндон лишь пожал плечами.
Уэйн поднял рацию и, закрыв глаза, постарался вспомнить голоса, которые слышал через аудиоканал Кейна. Он приложил все усилия, чтобы изобразить легкую гнусавинку, однако говорил как можно тише, коротко и отрывисто, а заодно и играл с кнопкой шумоподавления, чтобы еще больше затруднить связь.
– Повтори еще раз, – сказал Такер в рацию. – Тебя, Хоук, плохо слышно.
– Есть что-нибудь от Бака или Чета об этой гребаной псине?
Он рассмеялся.
– О да! Они поймали ублюдка. Пристрелили на месте. Разве вы не слышали выстрелы?
Такер не знал, слышал ли Хоук и его подручные перестрелку в лагере, но если да, он надеялся, что его ложь поможет скрыть правду.
– Мля, это фантастика! Мы почти у магнитной жилы. А вы держитесь.
– На сегодня хватит. – Такер опустил рацию и повернулся к остальным. – Пока сработало, но, судя по всему, времени у нас в обрез.
Он привел остальных к ущелью с крутыми склонами, где его ждал Кейн. Опустившись на колено рядом с четвероногим напарником, ласково потрепал пса по загривку.
Вот и мы, приятель.
Кейн повернулся и быстро лизнул ему нос. Такер ощутил напряженную дрожь его тела. Пес явно был взволнован перспективой охоты, ему не сиделось на месте.
Уэйн указал на следы ботинок на песке, а затем – вверх по течению ручья. И наконец, дважды сжал кулак, один раз с вытянутым мизинцем, затем убрав его.
– След. Тихо. Скрытно, – шепнул он в ухо псу, подкрепляя визуальную команду словами.
Убрал руку от загривка Кейна – и тот, как волк за кроликом, рванул вперед. Сделав три прыжка, пес исчез в темной чаще можжевелового леса слева от ручья. Потеряв из виду напарника, Такер выпрямился и прислушался. Но нет, он не услышал не только треска веток, но и хруста песка. Как если бы Кейн растворился в этих тенях, став одной из них.
Он посмотрел на Эбби. Та одними губами восхищенно сказала «ух ты!». Такер постучал по очкам, чтобы вызвать сигнал с камеры Кейна, и сунул в ухо наушник.
И все равно ничего не услышал – лишь слабый намек на дыхание пса. Объектив видеокамеры между тем несся сквозь корявые, перекрученные стволы деревьев. Такер ощутил знакомое раздвоение восприятия. Одна его часть по-прежнему видела каньон с того места, где он стоял. Другая – как будто переселилась в лапы, глаза, дыхание Кейна.
С пистолетом в руке и винтовкой «Бушмастер» через плечо, Такер зашагал вперед, бросив через плечо остальным:
– Не отставайте.
Он держался той же стороны ручья, что и Кейн, но шел по самому краю леса, зная, что не сможет двигаться через заросли кустарника и деревья также тихо, как и пес. Одним глазом выбирал самый легкий путь, стараясь ступать по камням и по возможности избегая песчаных участков. А глядя другим глазом, как будто бежал по лесу вместе с Кейном.
Он слышал, как позади него молча идут следом Эбби и Лэндон. И все же их дыхание звучало надрывно и громко, а ноги ступали тяжело и торопливо. Подождав, когда они войдут в его ритм, Уэйн снова ускорил шаг. Тем не менее им было не сравниться с ловкостью и скоростью Кейна.
Опасаясь, что пес убежит слишком далеко вперед, Такер прошептал команду:
– Медленно. С половинной скоростью.
* * *
Кейн хочет пропустить эти слова мимо ушей.
Его сердце готово вылететь из горла. Инстинкт разжигает кровь, заставляя бежать быстрее. Его нос идет по следу потного мускуса и оружейной смазки. Но он доверяет своему напарнику. Каждый слог команды проникает в него, сдерживает его темп, охлаждает огонь до спокойного горячего свечения.
Его плавная стремительность перерастает в осторожность.
Он огибает кусты и бежит по лесу. Его чувства устремлены вперед. Усы определяют, какие ветви самые хрупкие и их следует избегать. Длинные остевые волоски шерсти предупреждают его, когда следует уклоняться, а когда – пригибаться.
Чувствительные подушечки лап сообщают, как лучше распределить вес между четырьмя лапами, чтобы избежать хруста сухих листьев или шороха сосновых иголок. Глаза отмечают градацию тьмы перед ним, направляя в самые глубокие тени.
Его нос еще более чувствителен. Ноздри раздуваются, втягивая все запахи, рисуя мир в калейдоскопе невидимых глазу следов, как прошлых, так и настоящих. Они наполняют его и устремляются наружу, сплетаясь воедино, превращая его в единое целое с лесом, с влажным известняком, с ветерком, дующим в каньоне.
В такие мгновения пес освобождается от плоти и костей, от надрывного дыхания и бешено стучащего сердца. Чувствует, как широкий мир манит его. Он зовет его мелькнувшим в ветвях хвостом белки, резким запахом рысьей мочи, ярким опереньем певчей птицы, взлетающей с ветки.
Но он держит уши торчком, поворачивая их то в одну сторону, то в другую. Он слышит тех, кто следуют за ним, отслеживает их шумные шаги, замедляет свой бег. Он подавляет соблазн броситься в большой мир, который его искушает, который его притягивает. Вместо этого он чувствует нечто более сильное, что удерживает его здесь. Он тянется к колодцу тепла, к знакомому запаху пота и дыхания, к закопанному там обещанию, к стае и дому.
И он бежит вперед, но никогда не забегает слишком далеко.
8
07 часов 42 минуты
После всего двадцати минут блужданий среди камней Эбби уже едва волочила ноги.
Ее тело покрывала испарина, не столько от напряжения и быстрой ходьбы, сколько от ощущения того, что они не успеют спасти дедушку. Дезориентация усугублялась необходимостью пробираться по лабиринту оврагов, каньонов и ущелий, одновременно пытаясь идти в ногу с Такером, чтобы ставить свой ботинок там, где он только что поставил свой.
От напряжения и боли раскалывалась голова. От надрывного дыхания пересохло во рту. Обеими руками Эбби крепко сжимала «Глок». Его вес служил ей своего рода спасительным якорем, удерживавшим ее вертикально, подобно тому, как тяжелый шест помогает канатоходцу сохранять равновесие.