Ежегодную дань галирадскому кнесу гордые ключинцы считали не
унизительным побором, а скорее залогом преданности и защиты. Так тому и должно
водиться между подданными и вождём.
Оттого-то кнесинка Елень знала по именам и Кесана, рига, и
его жену, и всё их потомство. Здесь она была среди старых друзей.
Ключинка стояла близ большого круглого озера, которым
разливался на низменной равнине полноводный Сивур. С южной стороны разлива в
луга длинным языком вдавался высокий, обрывистый останец. Вот на этом останце,
породнившись с сольвеннами, жившими здесь испокон веку, и обосновались когда-то
пришлые вельхи.
Едва впереди открылось озеро и деревня, как с колесниц снова
подали голос медные боевые трубы. Скоро долетел отклик, и навстречу с криком и
радостным шумом побежал народ. Первыми мчались собаки и ребятня, за ними
выступали взрослые женщины и мужчины, а посередине толпы торжественно катилась
колесница самого рига.
Кони Кетарна навострили уши и прянули было вперёд, но сын
старейшины тотчас смирил их лёгким движением рук.
– Велико твоё искусство, потомок доброго рода, –
похвалила его приметливая кнесинка. Подумала и добавила: – Но та, что
занимала твоё место прежде тебя, управляла конями столь же умело. Не случится
ли мне узнать, кто она?
Польщённый Кетарн ответил с готовностью:
– Это Ане из болотной деревни, дочь Фахтны и Ледне.
Его лицо и шея были темны от загара, но Волкодав рассмотрел
проступивший румянец и понял: кнесинка, ехавшая на свою свадьбу, чуть не
оказалась в гостях на чужой и, пожалуй, куда более радостной. У вельхов было
принято вводить в дом невест, «когда пегий жеребец-трёхлетка проломит копытом
на луже лёд».
Старейшина Кесан оказался рослым кудрявым середовичем. Как
все вельхи, он наголо брил подбородок, и только пышные усы спадали до самой груди.
Он был очень похож на Кетарна, каким тот будет, когда сам обзаведётся матёрыми
сыновьями. Рядом с Кесаном на колеснице стояла супруга, а по бокам шагали двое
мужчин в полном вооружении, с копьями и длинными боевыми щитами. Наследники.
Гордость матери, опора отца.
Риг приветствовал кнесинку и её свиту почти теми же словами,
что и Кетарн прежде него. И тоже не стал, как это было заведено у сольвеннов,
виниться перед владетельными гостями за свою мнимую скудость. В этом вельхи и
венны были близки. Те и другие считали, что вошедшему под кров важна хозяйская
честь, а не богатство, а значит, и прощения просить не за что.
Впрочем, достаток в погосте определённо водился. Кнесинке
отвели целый просторный двор с большим домом, круглым амбаром, поднятым на
столбики от мышей, и баней под берегом, у самой воды. Всё это выглядело только
что выстроенным, новеньким, добротным и чистым, и солома на крыше ещё не успела
потерять свежего блеска – сияла, как золото.
– В день, когда ты, бан-риона, из дому выехала,
последние охапки вязали, – улыбаясь, пояснил риг. – А вчера утром
только обжили. Первой вселишься, Глуздовна, так сделай милость, благослови,
чтобы и другие после тебя горя не знали.
– Кто же будет здесь жить после сестры? –
поинтересовался Лучезар.
– У нас в деревне как осень, так свадьбы,
воевода, – ответил Кесан и сразу перевёл разговор на другое, а в голосе
его Волкодаву послышалась некая сдержанная осторожность и даже опаска.
Что нужно путнику после дальней дороги? Отдых, еда и питьё,
но прежде всего, конечно, доброе омовение. Слуги взялись таскать вещи в дом, а
старая нянька с доверенной девушкой повели кнесинку в баню – веселить тело
душистыми вениками, распаренными над квасом.
Телохранители устроились поодаль, но так, что мимо них к
бане было не подойти.
Ратники и Лучезаровы воины распрягали коней, натягивали за
внешним тыном палатки, стаскивали несвежие рубахи, с руганью и хохотом поливали
друг дружку стылой, уже осенней водой, от которой на коже разгорались жаркие
пятна. Подростки-вельхи ходили за статными воинами след в след, охотно помогали
устраиваться, просили подержать кольчугу, со знанием дела рассматривали и
ласкали коней. Взрослые парни не без ревности косились на пришлых. Малышня и
девушки угощали мужчин пивом и домашними пирожками, те отдаривали нарочно
сбережёнными галирадскими пряниками. Кое у кого – особенно, конечно, у
вельхов, – здесь были друзья и даже родня, так что вельхский отряд
попросту разобрали ночевать по домам.
Кнесинка ещё мылась, когда Волкодав увидел на тропинке
шедшего к ним Кетарна.
– Хорошо вам здесь сидеть, мужи бан-рионы, –
сказал сын рига и сел рядом, ловко поджав скрещённые ноги. Вельхи не очень-то
признавали лавки и скамьи, с малолетства привыкая сидеть на полу, на подстилках
и шкурах. Братья Лихие сразу присмотрелись к кинжалу на поясе молодца.
Позолоченная рукоять была сделана в виде фигурки человека с руками, воздетыми
над головой. Человечек словно бы сидел на торце лезвия, как на древесном
пеньке. Кетарн явно гордился и красовался добрым оружием. Признав в Волкодаве
старшего из троих, он обратился к нему:
– Ты, наверное, великий воин и из хорошего рода, раз не
отходишь от госпожи. Прости, если я ни разу не видел тебя в покоях, где пируют
ваши витязи. Как зовут тебя люди?
Венн спокойно ответил:
– Люди зовут меня Волкодавом, и я не витязь. Государыне
было угодно сделать меня своим телохранителем, и только потому я всё время при
ней.
– Твоё лицо украшено шрамами, – продолжал
Кетарн. – Много ли голов привёз ты с поля у Трёх Холмов?
– Я не сражался там, сын рига, – сказал Волкодав.
Судя по выражению лица молодого вельха, он делил людей на
две части, между которыми ни в чём не было равенства: на тех, кто бился в
знаменитом сражении, и на тех, кто там не был. И этим последним незачем было
даже пытаться заслужить его уважение.
– А я думал, ты герой, – вырвалось у него.
– Не всем быть героями, – по-прежнему спокойно
проговорил венн. – Хватит и того, что ты по-геройски вернулся с добычей и
головами. Разве у вас не принято, чтобы младший сын оставался хранить дом?
Кетарн кивнул:
– Это так. Но мой отец сказал, что для мужей нашего
рода позор оставаться в живых, когда может погибнуть страна и лучшие в ней. А
ты, значит, тоже младший сын и сидел дома при матери? Или… тогда уже у
какой-нибудь достойной женщины хлеб ел?
Во дни битвы у Трёх Холмов Серому Псу оставались ещё месяцы
до поединка, давшего ему имя.
– Я был далеко, – сказал Волкодав.
В это время Кетарна окликнул рыжеусый Мал-Гона, старшина
вельхского отряда.
– Подойди сюда, сын рига!
Кетарн оглянулся на него и остался сидеть.