Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Даллин cтр.№ 166

Вполне понятно, что коммюнике по поводу Власова на первых полосах немецкой прессы могло нанести ущерб шансам на успех – если таковые имели место – непростых и далеких от реального воплощения переговоров, которые велись в Стокгольме. Переговорщиком с немецкой стороны выступал доктор Петер Клейст, офицер СС, работавший до войны в министерстве иностранных дел, а затем возглавлявший восточный отдел министерства Розенберга. После первых контактов в середине 1943 г. – через Йозефа Клауса, украинского бизнесмена, проживающего в Стокгольме, – прощупывание почвы возобновилось летом 1944 г. и продолжалось до 21 сентября, когда Клейст наконец вернулся в Берлин. К концу сентября РСХА признала тщетность дальнейших усилий, а 29 сентября немецкая пресса наконец-то сделала краткое заявление о том, что встреча Власова и Гиммлера привела к «полнейшему согласию» по вопросам «использования всех сил русского народа в борьбе за освобождение его родины от большевизма».

На следующей неделе (как докладывал Клейст после завершения своей миссии) Клаус сообщил ему, ссылаясь на мнение советских представителей, с которыми он констатировал: «…продвижение генерала Власова – Einsetzung – вызвало у нас серьезное недоумение, и мы вынуждены воспринимать это как указание на то, что Германия не стремилась к примирению – Ausgleich – с Советским Союзом».

К октябрю 1944 г. перспективы переговоров о мире с Западом или Востоком оказались практически нулевыми. По всей видимости, осознание этого устранило последнее препятствие на пути публичного продвижения дела Власова.

Перетягивание каната между двумя противоречивыми подходами к национальной политике стало еще более ожесточенным, поскольку национальные комитеты Розенберга усилились появлением двух «больших братьев» – белорусского и украинского политических центров. Летом 1944 г., по мере приближения наступательных советских войск, Белорусская центральная рада покинула Минск, и вскоре ее лидеры, во главе с Радославом Островским, обосновались в Берлине под присмотром Менде, бок о бок с другими нерусскими комитетами. Шагом, призванным поставить шах и мат внезапному вторжению Гиммлера в восточную эмигрантскую политику, стало заявление, что Розенберг заполучил «профессора»

Островского, «президента белорусского центрального совета». (Еще раньше министерство восточных территорий просило ведомство Кёстринга не разрешать белорусам вступать в РОА, а вместо этого сформировать их в отдельную «национальную армию». Прибалтийские эмигрантские группы и их военные коллеги в конце 1944 г. также перебрались в рейх; они опускаются из дальнейшего рассмотрения, поскольку не поддерживали прямых контактов с движением Власова, которое на самом деле никогда и не претендовало на государства Прибалтики.) Фактически белорусские экстремисты не представляли никакой политической силы, были разобщены и практически не имели последователей среди гражданского населения. Куда сложнее обстояли украинские дела.

После ареста лидеров ОУН/б ^[102] в 1941 г. украинские националисты заняли в немецкой схеме двойственное положение. В глазах немцев они являлись одновременно и запрещенными изгоями, и предпочтительными партнерами. Сепаратисты считали и Москву, и Берлин своими врагами, но были готовы сотрудничать с немцами. Когда немецкие войска оказались неспособными контролировать украинскую сельскую местность, там, помимо коммунистических партизан, сформировалось множество других украинских группировок. Среди тех, что набирал обороты в 1943–1944 гг., доминировала УПА (Украинская повстанческая армия). С целью расширения базы УПА и обеспечения ее политическим крылом был создан Высший совет освобождения (известный по украинской аббревиатуре как УВР – Украинская верховная рада), который мог бы стать будущим правительством. Какова бы ни была позиция рядовых членов, УПА и УВР оставались крайне националистическими организациями, воюющими против коммунистов и враждебных украинских группировок, поляков, русских, евреев и румын. Когда немцы отступили с территории Советской Украины, центр национализма вернулся в свой традиционный оплот – в Галицию. Тогда же испытывавшая все большее давление УПА снова проявила готовность действовать против Красной армии – совместно с вермахтом, который, со своей стороны, был готов поставлять ей оружие и снаряжение, дабы поддерживать небольшой «второй фронт» в советском тылу.

Военный коллаборационизм – или его видимость – вновь стал движущей силой пересмотра политики. Ситуация обострилась в июле 1944 г., когда [14-я] пехотная дивизия СС «Галичина» была разгромлена под Бродами, а часть того, что от нее осталось, пополнила ряды УПА. Теперь и армия, и СС стремились установить прямой контакт с партизанами-националистами за советской линией фронта. К концу августа связь была установлена, и к партизанам сбросили с парашютом немецкого капитана – в оптимистической попытке скоординировать атаку на Красную армию с двух направлений. На самом деле УПА уже находилась в упадке – даже притом, что кое-какие ее отряды еще некоторое время действовали в Галиции и Карпатах. Военная ценность предприятия оказалась весьма эфемерной.

Одним из важных политических факторов стало смягчение позиции несговорчивых до сих пор лидеров УПА. «После недавних событий на фронте, – сообщала 20 августа группа армий «Северная Украина», – руководство УПА признало, что не может самостоятельно вести борьбу с большевиками, и неоднократно обращалось к вермахту за поддержкой в виде оружия».

С уходом Германии с Украины и возрождением в Берлине усилий по ведению политической войны группа Менде естественным образом вернулась к вопросу создания украинского национального комитета. Некоторые националисты и дальше продолжали сотрудничать с нацистской Германией – несколько старых эмигрантов, как гетман Скоропадский; в самом генерал-губернаторстве – такие как консультативный комитет профессора Кубийовича; и ряд новых беженцев в самом Берлине – таких как бургомистр оккупированного немцами Харькова Александр Семененко. Никто из них не обладал достаточным авторитетом или поддержкой, чтобы сделать из него приемлемого для немцев потенциального «украинского Власова». Лидеров двух других националистических направлений – Андрея Мельника и Тараса Боровца (Бульбу), как и Банд еру в 1941 г., немцы арестовали. Мельника арестовали в январе 1944 г. за незаконную публикацию одним из его последователей брошюры, резко критиковавшей политику Германии; ее публикация дала гестапо Мюллера возможность «подчистить» ОУН/м и поместить Мельника в Заксенхаузен в качестве «почетного заключенного» – Ehren-haftling. Имя Бульба было псевдонимом Боровца, колоритного лидера изначальной УПА, более либеральной и умеренной, чем группировка Банд еры. После бесплодных прощупываний и немцами, и Советами его заманили в Варшаву, где его арестовала СД. Его формирование было разгромлено, а остатки поглотили последователи Банд еры, которые затем сами приняли название УПА.

Весной 1943 г. усилия министерства Розенберга по созданию украинского комитета потерпели неудачу – отчасти потому, что ряд украинских политиков встали на сторону Власова, а не Розенберга; отчасти из-за того, что все движение за политическую войну потерпело крах в результате вето Гитлера, наложенного в июне того же года; и отчасти потому, что СС отказались освободить заключенных националистических лидеров. Единственным «прогрессом» министерства восточных территорий стало создание украинского отдела управления под руководством Семененко (аналогичного тем, которые были сформированы для всех других восточных национальностей). Требование сотрудничества с украинскими националистами неожиданно возникло со стороны еще одного ведомства – восточного отдела министерства пропаганды. Еще в октябре 1943 г. его руководитель, доктор Тауберт, призвал Бергера «установить контакт с некоторыми группами (украинских) партизан, но только при условии их разобщения и стравливания друг с другом». В феврале 1944 г. он рекомендовал Геббельсу посоветовать Гитлеру сделать следующее: