Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Даллин cтр.№ 131

Согласно последним исследованиям, политическая война имела лишь ограниченный эффект. Это могла быть привлекательная тема – но лишь как одна из нескольких в хорошо сочиненной согласованной фуге. Нельзя ожидать успешного ведения в счете, когда практика и личные наблюдения противоречат всему обещанному. Даже перед лицом сильного национально-патриотического подъема в России, спровоцированного войной по обе стороны линии фронта, чрезмерно упрощенная озабоченность одной лишь политической пропагандой являлась скорее зеркалом желаемого, чем надежным проводником в сердца и умы людей. Остальное – недовольство и эмоции неполитического характера – имели по меньшей мере равную, а зачастую и большую актуальность.

На самых ранних этапах вторжения обращение к политическим методам ведения войны могло бы провести тонкую линию, которая обозначала различие между победой и поражением. С течением времени немецкая практика бездействия стала более очевидной, и у политической войны появились еще большие преграды, которые следовало преодолеть, – препятствия, возникшие в основном в Германии и ставшие вскоре непреодолимыми. И все-таки работа продолжалась. Собрание людей различных рангов и разного положения сплотилось против официальной восточной политики. Часто изолированные друг от друга, несогласные, невразумительные, порой непоследовательные, трусливые, нелогичные и неискренние, они начали медленно создавать неформальные круги друзей, чтобы работать ради перемен в политике. Сопротивление переменам было огромным, особенно когда речь шла о подрыве одного из основных аспектов нацистской политики. «Политики» столкнулись с труднопреодолимой задачей.

Оружием, чаще всего используемым во внутренней немецкой кампании, чтобы сделать войну и оккупацию политически значимыми и приемлемыми для советского населения, стало перо. За четыре года войны бесчисленное множество меморандумов и докладов было написано, отправлено, одобрено и подшито – и зачастую утрачено и забыто.

До 22 июня 1941 г. письменные предложения были не столь многочисленны, поскольку большая часть планирования до вторжения в СССР производилась на внутрислужебном уровне и переговоры велись в основном в устной форме; и даже при этом некоторые из представленных ранее проектов были отринуты как фантастические или вредные для немецких интересов. Примером тому может служить попытка Рудольфа фон Кнюпфера, русского с немецкой родословной, который, хотя и был тесно связан с правыми русскими эмигрантскими течениями, тем не менее оказался вполне приемлемой персоной для группы Розенберга – Лейббрандта. В мае 1941 г. Кнюпфер представил меморандум, призывая к созданию русского Reprasentanz – представительного органа, который мог бы «говорить» с русским народом. Вслед за тем Лейббрандт назначил Кнюпфера своим связным с министерством пропаганды: первый не мог представить себе другого варианта русской политической войны, кроме как чистой воды пропаганду. Позднее Кнюпфер возглавил сектор «Великороссия» ^[76] в министерстве Розенберга, где стал чем-то вроде «гадкого утенка» среди стаи «ненавистников России». Его последующие меморандумы не имели существенного значения; к тому времени более влиятельные круги – в частности, Русский комитет в министерстве иностранных дел ^[77] – также выдвинули аргумент, утверждавший, что рейху на Востоке нужны не марионетки или наемники, а истинные российские патриоты.

Столь же тщетные усилия предпринимал Вальтер фон Конради, молодой сотрудник дипломатической службы, специализирующийся по вопросам, связанным с Советами и временно назначенный для надзора за радиопропагандой в России. В ноябре 1941 г. он подчеркнул в своем меморандуме необходимость позитивной политической программы, которая была бы «популярной, эффективной, гибкой и привлекательной». «В долгосрочной перспективе нельзя было оставлять население оккупированных территорий на Востоке в неведении относительно тенденций нового политического порядка». «Новый порядок», по его мнению, должен был включить Россию в «Единую Европу», дать населению гарантии против территориальных захватов со стороны Германии и возвращения помещиков. Стоит ли говорить, что меморандум был сразу же забыт.

Еще одна попытка, которая привлекла к себе более пристальное внимание, была предпринята известным немецким писателем Эдвином Эрихом Двингером сразу после начала вторжения. Отчеты о его жизни в России во время и после Первой мировой войны, а также несколько резко антибольшевистских романов, опубликованных между войнами, принесли ему широкую известность. При нацистах Двинтер стал офицером СС и протеже Гиммлера, а в июне 1941 г. присоединился к «маршу на Восток» в качестве военного корреспондента. По личному желанию Гиммлера он был прикомандирован к штабу фон дем Бах-Зелевски, части СС которого должны были войти в Москву. Его первые впечатления явно соответствовали точному образцу восприятия «низшей расы» – по крайней мере, такими они выглядели в печати. По этому поводу один немецкий профессор, находившийся в Киеве с неполитической миссией, посчитал себя обязанным написать домой: «Двадцать лет большевистского правления оказали гораздо меньшее влияние на дух населения, чем я предполагал ранее. Доклады Двингера на эту тему, которые неоднократно публиковались в прессе, являются грубейшей ошибкой, причинившей огромный вред».

И тем не менее даже статьи Двингера и особенно некоторые из его более поздних засекреченных меморандумов были сочтены столь крамольными, что вызвали вспышку негодования среди его прежних покровителей из СС. На какое-то время он хранил молчание, последовав «настоятельному совету» РСХА, главного управления имперской безопасности, не вмешиваться в восточную политику. Судьба автора – несомненно, не являвшегося врагом режима – дала пищу для размышлений тем, кто пожелал бы заявить, что жители Востока являются человеческими существами, чьи чувства и чаяния нельзя безнаказанно отбрасывать в сторону.

Другим человеком, изменению политических настроений которого способствовали события на Востоке, стал Теодор Оберлендер. Профессор экономики Кенигсбергского университета, он имел репутацию убежденного нациста. Определенный на службу в абвер, он был первоначально прикреплен к подразделению, занимавшемуся украинскими коллаборационистами. Когда разворот Берлина на 180 градусов по отношению к украинским националистам привел к его временному отзыву, Оберлендер представил первый из нескольких своих меморандумов военного времени, который показывает, что его точка зрения начала претерпевать изменения.

«Отношение населения, – писал он, – обычно значительно ухудшается в течение нескольких недель после появления немецких войск. Почему так получается? Мы постоянно выказываем внутреннее неприятие, даже ненависть к этой стране и презрение по отношению к ее народу – поведение, которое препятствует какому-либо положительному сотрудничеству».

Приведя примеры украинцев, с которыми обошлись жестоко «по ошибке», и военнопленных, расстрелянных на глазах у гражданского населения, он продолжил: «Сельское население ничего не знает о своем будущем… Реквизиция последней курицы психологически столь же неразумна, как и экономически неразумно убивать беременных свиноматок и последнего теленка… Политика подавления неизбежно приводит к появлению огромного бюрократического аппарата и минимальной экономической производительности…»