Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Даллин cтр.№ 117

Обычно высказываемое Гитлером в частной беседе мнение не приводило к сиюминутным последствиям. Но на этот раз Борман ухватился за его слова, и на следующий же день Розенберг получил адресованное лично ему сверхсекретное распоряжение, которое начиналось так: «Фюрер просил меня сообщить Вам, что необходимо принять к обязательному исполнению на оккупированных восточных территориях следующие принципиальные положения». Затем следовало перечисление восьми пунктов, выражавших суть случившегося накануне вечером разговора. Та скорость, с которой Борман перевел высказывания Гитлера в слова приказа, указывала на личный интерес Бормана в этом деле, который ему хорошо удавалось скрывать.

Министерство Розенберга старалось не привлекать общественное внимание к щекотливым аспектам вопросов гигиены, и оно не всегда следовало всем предписаниям, делая вид, что это происходило ненамеренно. Теперь, оказавшись под прямым давлением Бормана, оно пришло в замешательство и уже не могло смотреть на все сквозь пальцы. Розенберг уклончиво ответил, что инструкции не поддерживать размножение украинского народа были приняты еще в прошлом году; с другой стороны, меры гигиены были необходимы, чтобы избежать вспышки эпидемических заболеваний, которые могли затронуть также и немецкий персонал. Некоторые из его подчиненных написали полные возмущения докладные записки, высказывая мнение, что некоторые слова приказа, как «оживленная торговля контрацептивами», лучше не упоминать в связи с именем фюрера. Но Гитлер повторил свое пожелание, что министерство восточных территорий не должно принимать «наши законы против контрацепции. Существует множество других вопросов, решению которых наши занятые чиновники могут посвятить свое рабочее время. И дай бог, я доживу до того дня, когда они решат все вопросы. Если же нет, я могу только пожалеть, что мне довелось завоевать эту страну!».

Ведомство Розенберга пыталось уйти от исполнения директив. Его сотрудники находили некоторое утешение в том, что не на них легла обязанность выполнять их. Эриху Коху предстояло стать главным проводником в жизнь этой доктрины. Даже после завершения Сталинградской битвы Кох, как всегда имевший перед собой конечную цель германизации, сказал группе посетивших его журналистов, что высокая рождаемость на Украине представляет собой большую опасность. «Биологическую силу украинцев, – заявил он, – можно подавить только с помощью махорки и водки, и желательно в больших объемах». Журналист, который рассказал об этом Геббельсу, добавил, что рождаемость растет, потому что беременность представляет собой единственное легальное средство избежать насильственной депортации на работы в рейх. Он выразил большое сомнение в том, что к «вырождению нации приведут беспорядочные связи», потому что местным жителям присущи крепкие моральные устои.

Официальная программа оставалась неизменной, даже когда не оправдались надежды на скорую победу. Ничто не свидетельствует о том, что ее творцы впоследствии выразили раскаяние в своих взглядах. Полностью отметая устремления и ценности поколения, выросшего при советской власти, для которого предоставление медицинских и социальных услуг стало аксиомой, фанатики создали программу, которую даже их наиболее верные последователи не могли выполнить.

В образовании нацистская политика столкнулась с подобной, но менее драматичной раздвоенностью. С одной стороны, было заявлено о лидерстве в этой области, а с другой – возникла проблема осуществления его на местах. Взгляды Гитлера были, как всегда, однозначными и экстремистскими. Будучи само по себе опасным, «образование» на Востоке должно было быть сведено до самого необходимого минимума. «Было бы ошибкой требовать образования коренных жителей, – заявил Гитлер. – Все, что мы можем дать им, это полузнание, необходимое для совершения революции». Глубоко сидевший в фюрере страх перед враждебным ему народом заставлял его запретить образование, особенно в области общественных и гуманитарных наук. Разрешались только безвредные формы самовыражения и музыка.

Формула Гитлера была проста. «Посредством радио людям будут сообщаться все необходимые сведения; музыка разрешается в неограниченном количестве». «Мыслительная деятельность» запрещалась, поскольку она может породить «самого решительного врага» рейха. Позднее Гитлер высказался предельно ясно, что необходимо лишить покоренный народ способности к организации. «Мы не хотим, чтобы орда учителей внезапно появилась на этих территориях и начала насильно обучать покоренные нации. Обучение русских, украинцев и киргизов чтению и письму ничего хорошего нам не принесет. Образование даст наиболее способным среди них возможность изучать историю, понять ее смысл и развивать политические идеи, которые не могут не быть враждебными нашим интересам». Более того, образование было опасно еще и потому, что оно приводило к пониманию, кто является подлинным хозяином страны. Планы Гитлера относительно восточных территорий были трагикомическим фарсом. «Самое большее, чему их следует научить, это понимать значение дорожных знаков. Сведения географического толка могут ограничиться одним предложением: столица рейха – Берлин, город, который каждый должен постараться посетить хотя бы раз в своей жизни… В математике и подобных ей предметах совершенно нет необходимости».

Этот коренной пересмотр стратегии культуртрегерства исходил не только из чувства презрения, но порождался опасностью положения. Страх перед «унтерменшем» затмевал Гитлеру веру в победу; казалось, ему никогда не приходило в голову, что образование может преследовать другие цели, а не только способствовать реализации политических идей.

В вопросе школ Розенберг уступил сторонникам крайних взглядов. Еще до начала вторжения он категорически заявил, что «в общем, нет причин быстро восстанавливать школьную систему, пока есть более неотложные задачи». Вскоре после вторжения германских войск на Украину он разрешил здесь только начальные школы. «Другие распоряжения будут поступать по мере того, как будут развиваться события». К декабрю 1941 г. события приняли такой оборот, что Розенберг обнародовал более радикальную директиву, которая следовала тезисам Гитлера. Все учащиеся, кто отучился четыре года в начальных и средних школах и институтах, «должны закончить учебу и устроиться на работу». Одновременно Розенберг получил согласие на быстрое открытие школ в Прибалтике; и совершенно естественно, согласно инструкции, преподавание в Украине и Белоруссии, где это было возможно, должно было вестись на родном языке, а не на русском. С этими директивами Кох был согласен.

В январе 1942 г. в рейхскомиссариате «Украина» «были разрешены занятия в местных начальных школах начиная с 1 февраля 1942 г., в первых четырех классах для учеников вплоть до 11-летнего возраста». Тем самым, когда Борман писал Розенбергу в июле 1942 г., что Гитлер хотел, чтобы жители восточных областей, включая и украинцев, умели только читать и писать, министр мог с гордостью ответить, что именно это и делалось. Ободренный поддержкой Бормана, Кох теперь более открыто говорил своим соратникам о том, что, по его мнению, даже и три класса школы «задают слишком высокий стандарт образования», притом что общий уровень знаний должен быть понижен. В то же самое время Кох критиковал министерство Розенберга за потакание «развитию украинской культуры» и распоряжение печатать учебники, что он отказывался делать.