Девочка в гараже. Реальная история приемной мамы - читать онлайн книгу. Автор: Дебра Мерк cтр.№ 65

Моей работой было кормить и одевать этих женщин, следить за ними, заботиться о них так же, как и об остальных. Я воспринимала свои обязанности серьезно и искренне стремилась относиться ко всем заключенным по-христиански. Но когда меня отправляли к ним, я понимала, что любить их трудно – ужасно трудно. Мучительно было даже служить им.

Мне не хотелось ни разговаривать с ними, ни даже замечать их. Они казались мне неким видом живых существ, недоступных пониманию. Читая в их делах списки преступлений, совершенных ими, я не могла сдержать омерзения, когда узнавала, как они обращались с родными детьми – или как позволяли с ними обращаться. Как могло сердце этих матерей быть настолько отстраненным от их детей? Неужели им были чужды любовь, сострадание или нежность? Восемнадцать лет я заботилась о детях таких женщин: усмиряла их боль, старалась завоевать их доверие, достучаться до их ожесточившихся сердец любовью – моей любовью, любовью Эла, всей нашей семьи, любовью Иисуса. Но эти сердечки слишком часто оказывались покрыты глубокими незаживающими ранами, нанесенными поступками их матерей. Таких матерей, как женщины из отсека А-400.

Женщин, которых я считала совсем не такими, как я.

Мне не хотелось любить их. Я вообще не желала появляться в отсеке А-400. Он пробуждал во мне худшие чувства, ту сторону моей натуры, которую я не хотела видеть.

Меня не покидало желание ударить их, накричать на них, мало того – избить их теми же предметами, с которыми они кидались на своих детей. Никогда в жизни я не считала себя способной на насилие – но я не сомневалась в том, что хочу совершить это насилие над ними. Мне не хотелось прикасаться ни к ним, ни к их вещам. Противные и жуткие мурашки пробегали по телу всякий раз, когда приходилось смотреть им в лицо. Возвращаясь домой и глядя на себя в зеркало, я была страшно разочарована той женщиной, которую видела в нем.

В своих чувствах я была не одинока. Я наблюдала, как другие надзиратели, направленные в корпус А, обходят отсек А-400. В других отсеках они часто задерживались – общались с заключенными, пока обследовали камеры, приказывали кому-нибудь навести порядок, изымали запрещенные остатки еды или излишки книг. Но в отсеке А-400 они смотрели куда угодно, только не на заключенных. И справлялись с обходами гораздо быстрее: переступить порог, окинуть камеру быстрым взглядом – и к следующей. Немногие разговаривали с заключенными во время обходов, но они были исключением из правил. Почти все надзиратели игнорировали этих женщин и обращались к ним только в случае необходимости. У надзирателей были дети и внуки; им, как и мне, даже в голову не могло прийти умышленно избивать детей, продавать их за наркотики, отдавать их бойфрендам и смотреть, как те их насилуют…

Во время обходов заключенные молчали, как и надзиратели. Женщины-заключенные тихо тасовали карты, писали письма, сидели, положив голову на металлический столик, листали зачитанные книги в бумажных обложках. Разговоров и зрительного контакта они избегали. Некоторые, скрестив руки на груди и стиснув зубы, прислонялись к открытым дверям камеры и наблюдали за надзирателями. Все они знали, что и надзиратели, и другие заключенные в этой тюрьме, считают их низшими из низших, нелюдями, отбросами.

Наблюдая за женщинами из отсека А-400 через окна сторожевой вышки, я не могла не думать о явной параллели: за Карен в Ласке наблюдали точно так же. Мне вспоминалась реакция охранника в Каспере тем вечером, когда я приехала к Карен в первый раз – этот взгляд говорил: «Вы что, правда хотите ее видеть?» Но я приветствовала Карен объятиями, и между нами начали крепнуть узы. А она убила прелестную малышку Ханну. В чем же тогда суть моей проблемы с отсеком А-400?

Еще давным-давно я решила, что буду любить и прощать всякий раз, как только представится возможность. Это обещание я дала Богу. Но теперь, когда я очутилась лицом к лицу с отсеком, полным таких женщин, как Карен, мои чувства бушевали. Я представляла, что эти женщины сделали со своими детьми, и это подрывало мои силы. Сердце обливалось кровью. Я их ненавидела. Я повторяла снова и снова, что никогда бы не совершила таких преступлений, как эти женщины.

Мы с Элом заботились о детях, с которыми жестоко или халатно обращались взрослые. Умышленно причинить вред нашим родным детям – это для нас было немыслимо. Нет. Только не я. Я люблю детей. Хочу защищать их от таких людей, как эти. Но теперь моя обузданная ярость давала мне понять, что без Бога, без работы Святого Духа во мне я ничуть не лучше. Я такая же. Ведь мне же хотелось их изничтожить. Мои грехи не менее омерзительны, чем преступления этих заключенных.

Я ненавидела отсек А-400. Он давал мне понять, кто я такая на самом деле – без Христа.

Я должна была найти в своем сердце хотя бы крупинку любви и надежды для этих заключенных. Да, кто-то сказал бы, что даже Бог их не любит. Да и как он мог, если он благой Бог и любит детей? Другие оправдали бы мое отвращение и стремление избегать таких людей. Но я не отчитывалась перед другими. Я понимала, что сама по себе не смогла бы полюбить этих женщин. Я – заурядный человек с падшим, греховным сердцем. И я смогу обратиться к ним, только если меня преобразит Бог.

Однажды утром, пока я шагала по отсеку А-400, мне вспомнилась давняя поговорка: «Мы любим не за что-то, а несмотря ни на что».

Весь день я обдумывала эту мысль. Если истинная любовь безусловна, тогда мы должны любить, несмотря ни на что. Бог любит нас, несмотря ни на что, – разве не так? Если мне кажется, что я не в состоянии найти любви в собственном сердце, надо попросить Бога даровать мне Его сердце – для тех, кто нелюбим. В тот день Бог напомнил мне о временах, когда и я была нелюбимой и за мной числились провинности. Когда на мне лежал отвратительный грех. Когда мне хотелось накинуться на этих женщин и уничтожить их.

Бог, я знаю: Ты не смог бы приглядывать за мной, если бы Твой Сын не забрал мой грех и не очистил меня от него. Вот и им нужен кто-то, кто заботился бы о них так, как делаешь Ты. Им необходим тот, кто покажет им, кто ты есть.

У меня возникло чувство, что в следующий раз, когда я буду работать в отсеке А-400, я должна сказать этим женщинам: «Доброе утро». Я же это всем заключенным говорю, так? Значит, могла бы и им говорить. Только и всего. Просто «доброе утро». Тем не менее… я поняла, что мне неловко. Я противилась самой мысли об этом. Меня коробило. Но я решила послушно сделать так, как велено. Или, по крайней мере, попытаться. И почти сразу меня удивило и разочаровало то, что пришлось признаться себе: ведь другие надзиратели меня засмеют, если я позволю Богу переменить мое отношение к этим заключенным. Гадкая истина! Я была готова скорее сторониться заключенных, чем терпеть насмешки!

Ждать испытания моей новой решимости пришлось недолго. Уже на следующее утро мне поручили раздачу еды во всех отсеках корпуса А. Мой напарник на вышке объявил по громкой связи, что раздача начинается, и всем заключенным надлежит одеться и выстроиться у раздвижных дверей. (Здесь, в отсеках корпуса А, в отличие от камер строгого режима, еду раздавали через раздвижные двери. Помогали в этом проверенные помощники из заключенных). Я покинула вышку, чтобы встретиться с помощниками и вместе с ними приступить к раздаче.