Остаемся только мы с Джереми.
Опять.
Если считать лифт, мы в третий раз оказываемся наедине в замкнутом пространстве с тех пор, как столкнулись сегодня утром. Но я впервые чувствую столько нервной энергии. И уверена, что вся она исходит от меня. Джереми почему-то выглядит так же спокойно, как когда он помогал отмыться от крови прохожего меньше часа назад.
Джереми откидывается на спинку стула и проводит руками по лицу.
– Господи, – бормочет он, – встречи с издателями всегда такие чопорные?
Я смеюсь.
– Не знаю. Обычно я делаю это по электронной почте.
– Понимаю почему.
Он встает и берет бутылку воды. Возможно, дело в том, что теперь я сижу и он такой высокий, но я не помню, чтобы раньше я чувствовала себя в его присутствии такой маленькой. Теперь, когда я знаю, что он женат на Верити Кроуфорд, я смущаюсь еще сильнее, чем когда стояла перед ним в юбке и бюстгальтере.
Он продолжает возвышаться надо мной и опирается на столешницу, скрестив лодыжки.
– Вы как? У вас было не слишком много времени, чтобы прийти в себя после происшествия на переходе.
– Как и у вас.
– Я в порядке. – Опять это слово. – Уверен, у вас есть вопросы.
– Тонны, – признаю я.
– Что именно вы хотите узнать?
– Почему ваша жена не может закончить цикл?
– Она попала в автокатастрофу, – говорит он. Ответ звучит механически, словно он заставляет себя отключить эмоции.
– Простите. Я не слышала об этом. – Я ерзаю на месте, не зная, что еще сказать.
– Сначала мне не слишком понравилась идея, чтобы кто-то закончил писать книги по контракту за нее. Я надеялся, что она полностью выздоровеет. Но… – Он делает паузу. – Вот, пожалуйста.
Теперь я понимаю, почему он так себя вел. Он казался немного замкнутым и тихим, но теперь я знаю, что эта тишина – просто скорбь. Физически осязаемая скорбь. Не знаю, в чем именно причина: в том, что случилось с его женой, или в том, о чем он рассказал мне тогда в туалете – что несколько месяцев назад погибла его дочь. Но этот человек явно чувствует здесь себя не в своей тарелке, и ему приходится принимать такие тяжелые решения, какие большинству людей не встречаются на протяжении всей жизни.
– Мне очень жаль.
Он кивает, но продолжает молчать. И возвращается на свое место, отчего у меня сразу возникают вопросы, не думает ли он, что я по-прежнему обдумываю предложение. Я не хочу больше терять его время.
– Я ценю предложение, Джереми, но, честно говоря, оно для меня не слишком комфортно. Я совсем не публичный человек. Я даже не понимаю, почему издатель вашей жены обратился первым делом ко мне.
– «Открытый финал», – говорит Джереми.
Я напрягаюсь, когда он называет одну из написанных мной книг.
– Это была одна из любимых книг Верити.
– Ваша жена читала мою книгу?
– Она говорила, вы станете следующей сенсацией. Это я посоветовал вас издателю, потому что Верити считает, что у вас схожий стиль письма. Если кто-то должен продолжить цикл за Верити, то я хочу, чтобы это был человек, чьи работы она уважает…
Я качаю головой.
– Ого… Очень приятно, но… Я не могу.
Джереми молча наблюдает за мной, возможно, удивляясь, почему я не реагирую на эту возможность, как отреагировало бы большинство писателей. Он не может меня понять. В обычной ситуации я бы гордилась, но сейчас это кажется неправильным. Я чувствую, что должна быть более открытой, хотя бы потому, что сегодня утром он оказал мне любезность. Но даже не знаю, с чего начать.
Джереми подается вперед, в его глазах сверкает любопытство. Он пристально смотрит на меня, опускает кулак на стол и встает. Я предполагаю, что встреча окончена, и тоже начинаю вставать, но Джереми направляется не к двери. Он идет к стене, увешанной наградами в рамках, и я опускаюсь обратно на стул. Он рассматривает награды, повернувшись ко мне спиной. Потом проводит пальцами по одной из них, и я понимаю, что это награда его жены. Он вздыхает и снова поворачивается ко мне.
– Вы когда-нибудь слышали о людях, которых называют хрониками? – спрашивает он.
Я качаю головой.
– Думаю, Верити могла придумать этот термин. Когда умерли наши дочери, она сказала, что мы хроники. У нас хроническая предрасположенность к трагедиям. Одно ужасное происшествие следует за другим.
Несколько секунд я молча смотрю на него, осознавая услышанное. Он уже говорил, что потерял дочь, но теперь он использует множественное число.
– Дочери?
Он вздыхает. Обреченно выдыхает.
– Да. Близнецы. Мы потеряли Частин за полгода до смерти Харпер. Было… – Ему уже не удается абстрагироваться от собственных эмоций так же хорошо, как прежде. Он проводит рукой по лицу и снова садится на стул. – Некоторым семьям везет, и им никогда не приходится переживать трагедий. Но есть такие семьи, за которыми трагедии словно следуют по пятам. То, что может пойти не так, идет не так. И становится все хуже.
Я не знаю, зачем он мне это рассказывает, но мне все равно. Мне нравится слушать его голос, даже если слова печальны.
Он вращает на столе бутылку с водой, задумчиво на нее глядя. Создается впечатление, что он попросил остаться со мной наедине не для того, чтобы заставить меня передумать. Он просто хотел побыть один. Возможно, ему было невыносимо слушать подобные обсуждения его жены, и он хотел, чтобы все ушли. Это меня утешает – быть наедине со мной для него все равно, что быть одному.
А может, он всегда чувствует себя одиноко. Как наш старый сосед, который, судя по описанию, определенно был хроником.
– Я выросла в Ричмонде, – рассказываю я. – Наш сосед потерял всех трех членов своей семьи меньше чем за два года. Его сын погиб на войне. Через полгода умерла от рака жена. А потом в автокатастрофе погибла дочь.
Джереми перестает вращать бутылку и отодвигает ее от себя на несколько сантиметров.
– И что с ним теперь?
Я напрягаюсь. Но ожидала такого вопроса.
Дело в том, что этот человек не смог перенести потерю всех близких. Он совершил самоубийство через несколько месяцев после гибели дочери, но говорить об этом Джереми, который по-прежнему горюет из-за смерти собственных дочерей, было бы жестоко.
– По-прежнему живет в том же городе. Но снова женился несколько лет спустя. У него несколько приемных детей и внуков.
Что-то в выражении лица Джереми подсказывает мне, что он знает, что я лгу, но ценит это.
– Вам придется провести некоторое время в кабинете Верити, изучить ее материалы. Там хранятся черновики и заметки за много лет – а я понятия не имею, что с ними делать.