Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники - читать онлайн книгу. Автор: Константин Кеворкян cтр.№ 156

Итак, «железный занавес» – символ целой эпохи, фраза, которую приписывают Черчиллю в его знаменитой Фултонской речи, положившей начало «холодной войне», на самом деле изобретена Геббельсом. И не только обнародована в вышеупомянутой нашумевшей статье, но и еще раз обыграна им в своих последних дневниковых записях: «14 марта. Известная тактика Кремля – опускать железный занавес над страной в тот момент, когда Советы ее захватывают, чтобы иметь возможность вершить за этим занавесом свои страшные, кровавые дела» (18) ^[59].

Случайно ли Черчилль оказался наследником настойчивой геббельсовской фразеологии? Для начала – исторический анекдот. Черчилль, пребывая с государственным визитом в США и, остановившись в Белом доме, вышел как-то вечером из ванной комнаты и случайно предстал перед президентом Рузвельтом в чем мать родила. Тот был немало смущен, но демократически настроенный Черчилль поспешил его успокоить: «Премьер-министру Великобритании нечего скрывать от президента Соединенных Штатов Америки» (19).

И действительно, западные лидеры не скрывали друг от друга своей обеспокоенности проникновением враждебной им большевистской доктрины в самое сердце Европы. Наивно полагать, что если бы Рузвельт не умер в конце войны, мировая история пошла бы другим путем – речь шла о цивилизационном выборе между восточной и западной моделью развития европейского общества. Собственно, в признаки фашизма входила, в том числе, «защита не на жизнь, а на смерть западных ценностей», борьба против «азиатской дикости» и коммунизма (20).

«Коммунизм – квазирелигия идеи соединения, даже братства народов. Фашизм – идея совершенно противоположная, «фашизм своего рода, гипертрофированный либерализм» (21). Фашизм вырос из столь милой сердцу либералов идеи конкуренции – просто конкуренции на уровне расы. И развивая данный тезис, можно утверждать, что нынешняя концепция «золотого миллиарда», столь популярная в западном мире, – типичная расистская концепция, только ее фашизм носит теперь не национальный, а глобальный характер. Вместо расы арийцев теперь стараются создать расу богатых «цивилизованных» людей (22).

Вторая мировая война показала устарелость националистических концепций, на которых базировалась Европа со времен создания ведущих национальных государств. Националистические клики (в каком бы лагере они ни находились) войну проиграли. В то же время одержали победу наднациональные имперские режимы – СССР и США, проводившие политику плавильного котла. Европа вынуждена была пожертвовать узконациональным ради общеимперского, началась эпоха военных, а позже – и экономических блоков.

Для понимания смысла «холодной войны» бесценна откровенность одного из авторов послевоенного сборника мемуаров видных функционеров Третьего рейха «Итоги Второй мировой войны» Хассо Мантфейля: «Научные достижения, перенесенные в Советский Союз и сознательно стимулируемые его политическим руководством, вызвали в наивном советском народе прямо-таки упоение техникой и индустриализацией. Там царит сейчас один бог – мотор, там вырастают из земли новые промышленные комбинаты, там сознательно культивируется фанатическая вера в прогресс… Функция центра мира и защитного вала против наступающего Востока, которая еще со времен Великого переселения народов принадлежала Европе, отнята теперь у нее историей и передана Америке. В связи с этим Америка не может пожинать плоды своей победы в этой войне и заниматься укреплением мира и разрядкой международного напряжения. Наоборот, она должна использовать все свое могущество и направить все свои усилия на создание еще большего напряжения сил, почти не уступающего напряжению военного мира» (23).

Знаменитая фраза из интервью будущего президента США Гарри Трумэна «Нью-Йорк таймс» («Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше») не была обмолвкой, но целой программой действий. Когда стал побеждать Советский Союз и, тем самым, представлять опасность для либеральной идеи, симпатии западной элиты стали перекочевывать на сторону немцев, с которыми они не теряли надежды договориться. Разумеется, симпатии касались не оголтелых «наци», но «своих», «цивилизованных», «культурных» германцев.

Подобные настроения охватили не только высокопоставленных сотрудников администрации или значимых финансистов, но и представителей среднего класса. Один из немецких военнопленных с изумлением рассказывает о сценке в лагере: «Однажды нас собрал на дискуссию молодой пастор-американец. Он лично готов был простить нам все наши прегрешения за годы войны, но кто-то заикнулся, что, мол, неплохо бы помолиться и за упокой жертв, которыми стали по нашей вине жители России. Но пастор был парень не промах, сразу нашелся, сравнив русских с неверными, которые пали жертвой Крестовых походов христиан в Средние века. Разумеется, эту песенку мы уже слышали, и не раз; именно этой идеей нам прожужжали уши нацисты, взяв ее на вооружение в качестве оправдания любых чинимых против русских зверств, а когда мы напомнили об этом молодому пастору, он явно сконфузился» (24). Сравнение с Крестовыми походами воистину стало знаковым для западного способа мышления. Призывы к новому Крестовому походу против «империи зла» были услышаны и стали императивом американской политики почти на полвека.

«Научные достижения», «упоение техникой и индустриализацией», «фанатическая вера в прогресс», приписываемые Хассо Мантфейлем советскому народу, – что же, спросите вы, вызывало такой ужас? Я полагаю, другой принцип организации жизни – вне капиталистического устройства мира, и возможную попытку навязать этот способ жизни другим. Ведь человек, поверивший в некий миф (например, якобы стремление Сталина во главе обескровленного СССР захватить весь мир), начинает видеть реальность под определенным углом зрения. Пристрастный взгляд обуславливает выборочное восприятие фактов, явлений, действительности. Если ты хочешь увидеть «советскую угрозу» – ты ее увидишь.

Под влиянием пропагандистской машины, постоянно нагнетавшей нервозность, в ХХ веке страх ядерной войны в США приобрел те же черты, что и страх Х века перед «концом света», страх перед чумой в XVI веке или «страх Лютера», – черты экзистенциального страха западного человека. Дело доходило до абсурда, и психоз охватывал даже трезвомыслящих военных. Я уже не говорю о паранойе министра обороны США Форре-стола, который помешался на страхе перед Советами в самом прямом смысле – он бесконечно повторял «русские идут, они везде, я видел русских солдат», пока не выбросился из окна. Но порою целые организации охватывала военная лихорадка: так в 1950-е годы командование армии США решило, что Советы вот-вот оккупируют Европу, и на территории нейтральной Австрии, без согласования с ее правительством, американцы спрятали более полусотни тайных складов оружия и боеприпасов для партизанской войны. Сегодня возник скандал оттого, что секретные карты этих тайников затерялись, и многие из складов не удается отыскать (25).