Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники - читать онлайн книгу. Автор: Константин Кеворкян cтр.№ 123

Всерьез о борьбе против большевизма говорят сегодня и те, кто утверждает, что украинские националисты на самом деле сражались за независимость Украины, якобы используя в своих интересах гитлеровскую Германию. Ситуативные союзники Гитлера, помогавшие ему очищать Западную Украину от Советов и евреев, скорее всего не знали о существовании плана «Ост», в котором дословно говорилось следующее: «… б) К вопросу об украинцах. По плану Главного управления имперской безопасности на территорию Сибири должны быть также переселены западные украинцы. При этом предусматривается депортация 65 процентов населения; в) К вопросу о белорусах. Согласно плану предусматривается выселение 75 процентов населения с занимаемой ими территории». И о прочих славянах: «К вопросу о чехах. 3,5 миллиона, не предусмотренных для онемечивания, должны быть постепенно удалены с территории империи. Следует подумать о том, чтобы переселить этих чехов в Сибирь, где они растворятся среди сибиряков, и тем самым будут способствовать дальнейшему отделению сибиряков (? – К.К.) от русского народа» (44).

От того, что полуграмотные националисты не знали об истинных намерениях Гитлера по отношению к собственному и другим народам, их вина не становится меньше. Тем более что на местах нацистские правители были куда более откровенны, нежели берлинские небожители. 5 марта 1943 года рейхскомиссар Украины Эрих Кох во всеуслышание заявил в Киеве: «Мы пришли сюда не для того, чтобы осыпать их (украинцев. – К.К.) манной небесной. Мы пришли сюда, чтобы заложить основы победы. Мы – раса господ и должны помнить, что последний немецкий труженик в расовом и биологическом отношении представляет в тысячу раз большую ценность, чем местное население» (45). Даже немецкие мемуаристы признавали: «Мы не только не привлекли на нашу сторону миллионы украинцев, которые, безусловно, помогли бы перевесить чашу весов на Востоке в нашу пользу, а, напротив, сделали все, чтобы оттолкнуть их и разочаровать. Вместо национальной независимости и свободы немцы принесли еще более тяжелое ярмо. Мы стали вести себя как балтийские феодальные бароны, сметенные Октябрьской революцией» (46). Так вот, мы должны не забывать, кто усердно помогал этим новоявленным баронам, а памятуя, не простить.

Вообще, на украинцев у нацистского руководства имелись особые планы. Во время оккупации Польши при проведении антипольских акций тамошний губернатор Франк стремился активно опираться на украинских националистов. Газета «Последние новости» (26.04.1940) в статье «Гитлер и Украина» свидетельствовала: «Украинская национальность объявлена привилегированной на территории, занятой немцами. Весь остаток прежней Малопольши объявлен официально украинской землей. Здесь восстановлен украинский желто-голубой флаг, и все управление передано украинцам. Создана украинская полиция, на которую местное население смотрит как на «кадры будущей украинской армии» (47). Но при этом Франк не забывал предостерегать, что украинцы «хотя и друзья, однако не близки немецкому народу» (48).

Именно на территории оккупированной Польши немцы сформировали специальный отряд «Нахтигаль» («Соловей»), приданный 1-му батальону дивизии «Бранденбург». «Домашнее войско Канариса» (как его называли в Абвере) в 1940 году стало полком, в 1942-м – дивизией. «Бранденбург» задумывался как диверсионный отряд из лиц, хорошо знавших язык и обычаи страны, против которой готовилась агрессия. 1-й батальон предназначался для «Восточного театра военных действий», 2-й (эльзасцы, бельгийцы, французы и голландцы) – для Запада, 3-й – проводил операции в Юго-Восточной Европе (49).

Позже из «Нахтигаля» и «Роланда» нацисты сформировали 201-й батальон, на кровавом счету которого, кроме десятков белорусских хуторов и деревень, волынское село Кортелисы, где было расстреляно 2800 жителей.

Надо сказать, советская власть, утвердившаяся в Западной Украине и Белоруссии, многое сделала для того, чтобы зерна недовольства проросли и дали обильный урожай массового сотрудничества с немецкой оккупационной администрацией. После объединения этих земель с БССР и УССР атмосфера в Западной Белоруссии и Западной Украине стала меняться к худшему, что связано с решением Сталина провести ускоренную советизацию новых территорий. Началось раскулачивание, насильственная коллективизация, ликвидация частных предприятий и кустарных мастерских.

Особенно ударило по местному населению то, что рубль приравняли к польскому злотому, который в действительности котировался куда дороже. Цены на многие товары в Советском Союзе были гораздо выше, чем в западных областях. Скажем, наручные часы в Москве стоили 300–400 рублей, а во Львове -30 злотых. Аналогичный разрыв существовал и на другие предметы. В итоге буквально за несколько недель полки в западноукраинских магазинах опустели. Наши офицеры и работники различных советских ведомств скупали все, что в Москве являлось дефицитом. Цены подскочили до небес, а заработная плата у местного населения оставалась прежней и выплачивалась в злотых.

Все это, естественно, вызвало протесты. Вспыхнули студенческие демонстрации. Недовольство носило главным образом экономический характер. Но «компетентные» органы, возглавляемые бериевским сатрапом генералом Серовым, объявляли стихийные протесты контрреволюционными акциями. Начались аресты, жестокие расправы с участниками демонстраций, депортации, еще больше обострившие ситуацию. Стала обычной практика, когда советские органы госбезопасности занимали в освобожденных районах помещения бывшей жандармерии, что многим украинцам и белорусам, ненавидевшим секретную службу панской Польши, представлялось особенно зловещим (50).

В результате, после вторжения немецкие солдаты оказались даже слегка удивлены тем горячим приемом, который оказывали им западноукраинцы: «Как только местные жители заметили, что я стараюсь установить с ними контакт, сотни мужчин и женщин обступили меня. Интеллигентного вида юноша ухватил меня за рукав: «На протяжении многих лет мы, украинцы, страдаем и умираем, – сказал он. – Теперь мы можем расквитаться. От вас, немцев, нам ничего не нужно, мы же готовы на все. Дайте нам только винтовки и боеприпасы». Волнуясь, юноша произнес последние слова по-украински, и толпа мгновенно дружно подхватила: «Пушек! Пушек!»» (51)

В глазах местного населения советская власть неразрывно ассоциировалась с еврейскими элементами, а потому, наряду с традиционными народными предубеждениями, публичные проявления антисемитизма стали просто демонстративными. Осенью 1941 года в сообщении оперативной команды СС об уничтожении 229 евреев в г. Хмельник докладывалось также о том, что «население города с таким энтузиазмом восприняло весть об избавлении от них, что отслужило благодарственный молебен» (52). Полагаю, именно подобные изъявления искренней радости дали возможность одному из рейхскомиссаров утверждать в своем отчете за 1942 год, что «пространство «Украина» никогда за последнюю тысячу лет не управлялось так справедливо, великодушно и современно, как при великогерманском национал-социалистическом руководстве» (53).

Какие же еще примеры «великодушия» можно припомнить? Ну, например, в интеллектуальной столице Галичины Львове, который германские войска заняли 30 июня 1941 года, уже на следующий день тысячи проживавших в городе евреев были согнаны украинцами в немецкой форме во двор тюрьмы и почти все там расстреляны. Митрополит Андрей Шептицкий вспоминал, что на исповеди один молодой человек признался ему, что «однажды в Львове он лично убил 75 человек» (54).