Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники - читать онлайн книгу. Автор: Константин Кеворкян cтр.№ 119

Если же людских ресурсов Германии и всей Европы не хватит для заселения «освобожденных» от нас территорий, Гиммлер в секретном обращении к офицерам СС в Познани 4 октября 1943 года предусматривал дополнительные меры: «Все, что другие нации смогут предложить нам в качестве чистой крови, наподобие нашей, мы примем. При необходимости сделаем путем похищения их детей и воспитания в нашей среде. Процветают ли нации или погибают голодной смертью, подобно скоту, меня интересует лишь постольку, поскольку мы используем их в качестве рабов для нашей культуры. В противном случае они не представляют для меня интереса. Погибнут ли от истощения 10 тысяч русских баб при рытье противотанковых окопов или нет, меня интересует лишь в том смысле, отроют они эти окопы для Германии или нет…» (9) В общем, такой себе экономический расчет.

Явной ошибкой советских лидеров стала недооценка алчности новоявленных хозяев Европы. Возможно, Советы идеализировали деловой подход как бы умеющих считать деньги немецких капиталистов. Ведь экономически война Германии не была выгодна. По советско-германскому пакту при минимальных материальных затратах и без всяких людских потерь немцы получали столько же, сколько позже при оккупационном режиме; к тому же 80–90 % продовольствия, собранного на Востоке, потреблялось самой воюющей немецкой армией. Не говоря уже о людских и материальных потерях. Немецкий дипломат Эрнст фон Вайцзеккер совершенно резонно отмечал мотивы взвешенного поведения СССР накануне войны: «Очевидно, Россия думала, что для Германии, находившейся в трудном положении, неразумно открывать второй фронт и игнорировать такой положительный для нее фактор, как нейтральная Россия, снабжавшая ее сырьем» (10). Но кого Юпитер хочет погубить, того лишает разума и – вспомним Макиавелли – чувства меры.

В первые же дни Великой Отечественной войны перед пропагандистскими службами Третьего рейха стала задача очевидную экономическую пользу от нейтралитета Германии подменить идеологической выгодой от вторжения в Советскую Россию. Грандиозное сражение в пропагандистском отражении представлялось битвой двух образов жизни, двух цивилизаций. С точки зрения геббельсовской пропаганды начальный тезис определялся следующим образом: «Только решение фюрера нанести своевременный удар спасло нашу родину от вторжения этих недочеловеков и спасло наших мужчин, женщин и детей от тех невыразимых ужасов, которые им предстояли, если бы они стали их добычей» (11). Хотя, на самом деле, Гитлер говорил диаметрально противоположное, что засвидетельствовал в своем «Военном дневнике» Франц Гальдер: «30 марта 1941 года, большое совещание у фюрера: «Борьба против России. Уничтожение большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции. Новые государства должны быть социалистическими государствами, но без собственной интеллигенции. Не следует допускать, чтобы у них образовалась новая интеллигенция. Здесь будет достаточно лишь примитивной социалистической интеллигенции… Это война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость – благо для будущего. Командиры должны пожертвовать многим, чтобы преодолеть свои колебания» (12). И «пожертвовали», добавлю я от себя.

Незадолго до начала агрессии против СССР в войска поступил приказ верховного командования, который отменял обязательное применение военно-уголовных законов к военнослужащим, виновным в грабежах, убийствах и насилиях над гражданским населением, и передавал наложение наказания на усмотрение непосредственных начальников и командиров. Например, для лейбштандарта (личной гвардии фюрера) «Адольф Гитлер» были изданы особые приказы, суть которых сводилась к девизам «Проломи русским череп, и ты обезопасишь себя от них навек!», «Ты безграничный властелин в этой стране! Жизнь и смерть населения в твоих руках!», «Нам нужны русские пространства без русских!» (13)

А гитлеровские интеллектуалы на своих политзанятиях изъяснялись без излишнего солдафонства, зато и менее абстрактно: «Борьба за народность – это не что иное, как продолжение войны другими средствами под маской мира. Она ведется не с помощью газов, снарядов и пулеметов – это борьба за дом и двор, за школу и душу детей. Это борьба, длящаяся поколениями, с единственной целью – истребление». (Теодор Оберлендер, учебные материалы для программы «Германский Восток») (14).

Для массового германского радиослушателя те же истины доносились в более обтекаемой форме, сформулированной популярными комментаторами: «Письма, доходящие до нас с фронта от представителей рот пропаганды и солдат, находящихся в отпуске, свидетельствуют о том, что в этой борьбе на Востоке не один политический строй сражается против другого. Не одно мировоззрение – против другого, а культура, цивилизация и человеческая порядочность сопротивляются дьявольским принципам мира «недочеловеков»» (15).

Итак, по мнению нацистской пропаганды, сражение шло между двумя несочетаемыми цивилизациями, и официальное мнение в целом разделялось немецким народом. Косвенно подтверждает наличие консенсуса в германском обществе то, что начало войны с СССР было встречено положительно целым рядом церковных деятелей Германии. Так, руководящий орган Германской евангелистской церкви отправил 30 июня 1941 года Гитлеру благодарственное послание: «Собравшись первый раз после начала решающей борьбы на Востоке, Духовный совет… в эти захватывающие бурные часы вновь заверяет Вас, наш фюрер, в неизменной верности и готовности к действию всего евангелистского христианства рейха. Вы предотвратили большевистскую опасность в собственной стране и теперь призываете наш народ и народы Европы к решающему походу против смертельного врага всего порядка и всей европейской культуры. Германский народ и с ним все его христианские члены благодарят Вас за это Ваше дело» (16).

Даже выделявшиеся своей активной борьбой с нацистской идеологией католические архиепископы, мюнстерский Гален и фрейбургский Гребер, теперь направляли острие своих выступлений против угрозы большевизма, призывая германских солдат на фронте вести борьбу против безбожия и коммунизма.

Сараджоглу, министр иностранных дел Турции, после начала Великой Отечественной войны, проницательно заметил: «Это не война, это крестовый поход!» (17) И действительно – по сути, Гитлер объединил Западную Европу в Крестовый поход против русских – во имя идеологических целей, которые маскировали вековые экономические интересы Германии.

Благими намерениями выложена дорога в ад. 15 января 1943 года Гитлер не побрезговал изложить свои мысли о будущем Европы, и поверьте, рассуждал он о нем вполне здраво. Европейская империя, полагал фюрер, примет форму конфедерации свободных государств, включая Великую Германию, Венгрию, Хорватию, Словакию, Голландию, Фландрию, Валлонию, Люксембург, Норвегию, Данию, Эстонию, Латвию и Литву. Эти страны станут самоуправляющимися, но объединенными единой европейской валютой и единой администрацией, курирующей внешнюю политику, полицию и армию, в которой различные нации представлены национальными формированиями. Торговые отношения в конфедерации станут регулироваться особыми договорами. Германия, как экономически сильнейшая страна, пойдет на уступки, чтобы создать условия для развития более слабых стран. Если другие государства захотят присоединиться к империи, это будет только приветствоваться, однако союз будет заключен лишь в том случае, если три четверти населения империи выскажутся «за» в ходе тайного голосования (18). Собственно, все вышеперечисленное мы видим в нынешнем устройстве Евросоюза, многие государства которого еще тогда помогали Гитлеру строить объединенную Европу. И кто же эти счастливцы?