– Жалобы, пожелания?
– А когда приходит врач?
– Какой еще врач? – тупо глядя на нее, спросила дежурная.
– Ну, местный. У меня с ухом что-то.
– Ты хочешь к врачу сходить?
Аня вздохнула:
– Я же это и говорю. И обращайтесь ко мне на вы, пожалуйста.
Дежурная помолчала, разглядывая ее пустыми глазами.
– Придется подождать, – наконец процедила она и не вышла, а скорее выкатилась из камеры, покачивая округлыми боками.
Оставшись одна, Аня подошла к раковине и умылась. После короткого тревожного сна ее голова была тяжелая, как с похмелья. “Завтра, это все закончится уже завтра”, – пульсировала в ней одна мысль. Ане казалось, что она отделена от реальности – за окном вроде бы наконец-то установилась летняя погода, было слышно, как вода журчит по трубам, из коридора доносились спокойные голоса, но ее саму колотило от холода и беспокойства. Ане казалось, что все эти материальные, знакомые явления – бутафория, созданная для того, чтобы усыпить ее бдительность и сбить с толку. Ей нужно было держать оборону, не поддаваться обманчивому умиротворению.
Она попыталась снова уснуть, но почти сразу же в камере включили радио. Из-под бумажной наклейки оно звучало еле-еле, да и Анино оглохшее ухо неожиданно явилось преимуществом, но плюсы быстро закончились: оказалось, что плохой слух побуждал постоянное желание особенно внимательно прислушиваться. Через несколько минут Аня не выдержала и снова принялась ходить по камере.
В окне показалась рыжая голова Кирилла.
– Ты чё, одна теперь? – спросил он, пытаясь из-за решетки оглядеть все койки.
– Есть сигареты? – нервно спросила Аня, почти кидаясь к окну. Кирилл хмыкнул, достал из-за уха сигарету и положил ее на подоконник.
Аня торопливо подкурила от протянутой зажигалки и почти сразу закашлялась. Кирилл смотрел на нее снисходительно.
– Давно не курила, – пояснила Аня. От первых затяжек слегка закружилась голова. – А другого чего-нибудь покурить у тебя нет?
Взгляд Кирилла стал подозрительным.
– Нет. И так треть вам отдал.
Ане не хотелось оставаться наедине со своими мыслями, и она рада была любой компании. Впервые за эти дни ей хотелось поговорить.
– Расскажи что-нибудь интересное, – попросила она.
Кирилл удивленно приподнял брови.
– У нас в камере сидит человек с железной челюстью, – брякнул он.
– Ее прямо видно?
– Да не видно, конечно. Там пластина какая-то в лице. В аварию попал.
– Звенит на металлодетекторах?
– Не спрашивал. В общем, у него есть жена и любовница. А свидание одно. И он все думал, кого из них попросить прийти. Думал-думал, а в итоге любовница сама первая прибежала. Теперь перед женой оправдывается, говорит, не надо приходить и ничего приносить, тут и так отлично кормят.
– Кормят, кстати, не так уж плохо, – заметила Аня. – Я думала, будет хуже.
– Да, я как-то в больнице лежал, и то говеннее кормили. Правда, это давно было. Оставить тебе еще сигарету?
– Оставь.
Кирилл просунул сквозь решетку помятую пачку, кивнул на прощание и спрыгнул с лавки.
Из-за бессонной ночи Ане казалось, что сегодняшний день уже длится вечно. Глупо, конечно, в ее положении было не спать ночью – когда спишь, хотя бы не ощущаешь времени. Теперь от нервного напряжения она снова не могла заснуть, хотя честно предприняла несколько попыток. Каждый раз, когда в коридоре раздавались шаги, она замирала и прислушивалась. Нетерпение изводило ее страшно. Ватное ухо – не меньше. Спустя пару часов бесплодного ожидания Аня чувствовала себя разбитой, как после тяжелой работы. Она пыталась утешить себя, что это последний полный день, но он казался непреодолимым, Ане не верилось, что он когда-нибудь закончится. Все предыдущие дни с момента ее задержания, казалось, прошли для нее быстрее, чем этот единственный, а ведь пока даже не наступил обед.
От безделья она выкурила еще одну Кириллову сигарету – в пачке их оказалось две. Голова опять закружилась, и захотелось прилечь, но, когда Аня сделала это, стало только хуже. Пришлось сесть прямо. Как люди вообще начинают курить, если на пути к зависимости их сначала ожидает преодоление этих мытарств? Аня не помнила, что она сама думала в первый раз. Возможно, ей казалось, что плата за взросление – это примирение со страданиями. Взрослые вообще часто издеваются над собой, заставляя себя полюбить невкусные вещи – пиво там или оливки.
Хотя Аня совершенно не помнила, что она думала, когда начинала курить, она отлично помнила день, когда бросила. Это произошло случайно. Они возвращались из Новосибирска, с конференции, в Москву. Путь их был очень длинен: сначала надо было ехать на электричке из Сашиного села в город, потом на маршрутке в аэропорт, потом, само собой, лететь в самолете. У Саши, ко всему прочему, были дела в Новосибирске, поэтому им пришлось стартовать ни свет ни заря.
Электричка, раскачиваясь, ехала по лесам. Рельсы были проложены по узкому гребню насыпи, и Ане казалось, что электричка идет по ним как акробат по канату. Кругом росли сосны. Никаких крупных поселений они не проезжали, каждая платформа – заасфальтированный прямоугольник посреди чащи. “На следующей станции будем проезжать совсем близко от водохранилища”, – сказал Саша, разглядывая карту. Соня тут же захотела выйти и посмотреть, но Саша торопился в город, чтобы забрать документы. “Давай я с тобой выйду, а потом догоним”, – сказала Аня.
Сойдя на следующей платформе, они углубились в лес. Трава здесь не росла, под ногами пружинил песок. Узловатые сосновые корни расползались по земле. Соня говорила, что ей всегда очень нравились песок и сосны, потому что в этом есть что-то особенно прибрежное. Они спустились со склона и в самом деле оказались на берегу. Водохранилище было огромным и сверкало на солнце так, что больно было смотреть. Они побрели к воде. Зачерпывая ногами песок, Аня думала, что ходить по нему в кедах так же противоестественно, как залезть в ванну в одежде, – какая-то универсальная неправильность. Людей не было. Повсюду валялись стеклянные бутылки из-под пива, они тоже сверкали на солнце своими разноцветными боками. На фоне белоснежного песка они смотрелись почти красиво. Соня первая дошла до воды, потрогала ее и сообщила, что она ледяная.
Потом они посидели на поваленном дереве, глядя на водохранилище и изредка перебрасываясь словами, потом походили вдоль берега. Достав свой допотопный телефон, Аня украдкой сфотографировала Соню – та шла впереди и не заметила этого. Фотография оказалась засвечена: и песок, и вода получились пепельного цвета, даже бутылки утратили яркость, и только Сонина фигура в пальто выделялась черным пятном. Аня невольно засмотрелась на фотографию: почему-то ей казалось, что Соня здесь не просто идет по берегу, а уходит от нее. Погода была отличная, солнце грело, дул свежий ветер, они провели время, непринужденно разговаривая, и сели на следующую электричку, как планировали, – идеальные два часа, за которые Аня наконец отчетливо поняла, что Соня больше ее не любит. Потом ее даже забавляло, что она умудрилась снять тот самый момент, когда Соня, может быть, еще сама не зная того, оставила ее окончательно.