Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге - читать онлайн книгу. Автор: Арман Николи cтр.№ 65

В том же году он прочел в Оксфорде лекцию под названием «Учеба в военное время». В своем выступлении он отметил, что война «не учащает смерть». «Мы все умрем, сто из ста, и цифру не повысить», – говорит он, – а война просто «означает, что кто-то умрет раньше». В войне есть плюсы: она заставляет нас «помнить, что мы смертны». «Если военная служба не готовит человека к смерти, можем ли мы придумать такие обстоятельства, которые бы его к ней готовили?» ^[539]. Когда человек понимает, что он смертен, это дает ему мудрость – Льюис полностью согласен со словами Псалмопевца: «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое» (Пс. 89:12).

Эту мысль он раскрывает в «Письмах Баламута», где бес сетует на то, что война заставляет людей думать о смерти и готовиться к ней: «А как губительна для нас постоянная память о смерти! Наше патентованное оружие – довольство жизненными благами – оказывается бездейственным. В военное время никто уже не верит, что будет жить вечно». Такое положение вещей кажется бесу неблагоприятным. «Для нас [бесов] было бы гораздо лучше, если бы все люди умирали в дорогих больницах, среди врачей, которые им лгут, сестер, которые им лгут, друзей, которые им лгут, по нашим же внушениям, обещая умирающим жизнь <…> не допуская мысли о священнике, дабы тот не сказал больному о его истинном положении» ^[540].

В одном письме к отцу, говоря о смерти одного старого учителя, которого оба хорошо знали, двадцатитрехлетний Льюис заметил: «Я видел смерть достаточно часто, но все равно вижу в ней нечто необычное и невероятное. Реальный человек настолько реален, настолько полон жизни, так разительно отличается от того, что от него осталось, что ум не может в это поверить: как может нечто превратиться в ничто?» ^[541]. Похожие слова я слышал от студентов медицинского факультета, впервые увидевших труп знакомого пациента и осознавших, что человек неизмеримо больше мертвого тела.

В 1929 году, когда Льюису было тридцать и он еще был атеистом, умер его отец. Реакция Льюиса на утрату отражала его двойственное отношение к отцу. Он писал другу о своих чувствах: «Я у постели больного, умершего почти без мучений. Я чувствовал к нему мало тепла, и общество его не доставляло мне удовольствия, а только тяготило. И все же в этом есть нечто непреодолимое… не духовная симпатия, но глубинная и ужасная симпатия физиологическая. Телесно мы с отцом двойники, и в эти дни я вижу наше сходство ярче, нежели когда-либо прежде» ^[542]. В автобиографии Льюис лишь вскользь упоминает о смерти отца. «Смерть моего отца, в последние дни проявившего замечательную стойкость (и даже шутливость), не особо вписывается в историю, которую я намерен здесь рассказать» ^[543]. Это один из немногих случаев в его автобиографии, где он отказывается анализировать себя.

В 1960 году, когда после продолжительной болезни умерла Джой Дэвидмен, Льюис писал другу: «Моя драгоценная Джой умерла… Мы до десятка последних дней все еще надеялись, что она не сдастся, но надежда оказалась тщетной. В полвторого я отвез ее в госпиталь на карете скорой помощи. Она провела последние часы в сознании, анальгетики почти притупили боль, и она мирно умерла рядом со мной тем же вечером, где-то в 22:15. Ты понимаешь: дальше писать я не могу» ^[544].

Льюис описал свои чувства в «Боли утраты», и читатели могут вместе с ним пережить злость, обиду, одиночество, страх и беспокойство, вызванные скорбью. Мы ясно чувствуем его злость, когда он спрашивает себя: а что, если Бог – «Космический Садист, злобствующий болван»? «Так тяжело, – сетует он, – терпеть людей, говорящих: “Смерти нет” или “Смерть ничего не значит”… Смерть есть, и все она значит… С таким же успехом можно сказать, что рождение ничего не значит» ^[545]. Он пытается заставить себя примириться с утратой. «Я смотрю на ночное небо. Разве не ясно: дай мне кто обыскать все эти непредставимые времена и пространства, я никогда бы не нашел ее лица, ее голоса, ее прикосновения. Она умерла. Она мертва. Неужели это трудно усвоить?» Читатель чувствует его боль, когда он пишет: «Рак, рак, рак… Мать, отец, жена… И чей теперь черед?» ^[546].

Джой Дэвидмен пробила брешь в стене, которой Льюис окружил себя, чтобы избежать боли утраты, – повторения ужасной боли, пережитой в детстве. И вот случилось то, чего он больше всего опасался, и он восклицает: «О Боже, Бог мой, неужели Ты потратил столько сил, чтобы вытащить человека из его скорлупы, лишь бы тот снова в нее забился, словно она его вобрала?» Но проходя сквозь скорбь, Льюис начал понимать, что «утрата – всеобщая и неотъемлемая часть опыта любви. Она следует за браком точно так же, как брак за ухаживанием или осень за летом» ^[547].

Чтобы лучше понять, что Льюис думал о собственной смерти и какие чувства она вызывала, надо изучить его письма и книги, которые он читал, ожидая кончины. Его никогда не покидало чувство юмора. В письме к женщине, которая тревожилась, услышав о его серьезной болезни, Льюис говорит: «Стоит ли волноваться по поводу слухов о моей смерти? Умереть – в этом нет ничего позорного; я знаю весьма уважаемых людей, которые так поступают» ^[548].

В другом письме два года спустя он говорит: «До чего мы дошли! Стоит сказать: «Я буду счастлив, когда Бог призовет меня к себе», – и человек тут же боится, что его примут за безумца! Так, в конце концов, апостол Павел говорил… Мы тоже вправе с нетерпением ждать, когда прибудем в пункт назначения». Далее он говорит, что возможны только три варианта в отношении смерти: «Желать ее, бояться ее, не думать о ней. Ясное дело, последний вариант, который в нашем мире называют “здоровым”, – и самый трудный, и самый ненадежный» ^[549].

Несколько лет спустя Льюис пытается утешить ту же корреспондентку, на сей раз узнавшую о своей серьезной болезни. «Что нам с вами делать, кроме как совершать исход? Когда несколько месяцев назад мне сказали, что я в опасности, я, кажется, даже не расстроился. Разумеется, я имею в виду ситуацию, когда я умираю, а не когда меня убивают. Начни кто сейчас обстреливать мой дом, я бы запел по-другому. Внешняя, видимая и (что еще хуже) слышимая угроза запускает инстинкт самосохранения на полную катушку. Но полагаю, естественная смерть лишена таких ужасов» ^[550].