Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге - читать онлайн книгу. Автор: Арман Николи cтр.№ 15

Психиатры пользуются клиническими терминами, многие из которых ввел в научный обиход именно Фрейд. Он считал, что сторонники духовного мировоззрения страдают неврозом, иногда граничащим с психотическим расстройством. Он открыто заявлял, что религиозные верования «настолько неправдоподобны, настолько несовместимы со всем, что мы в результате великих трудов узнали о реальном мире, что мы вправе сравнить их с бредом». Бред в понимании психиатрии – устойчивые ложные идеи. Нам всем свойственны ложные идеи. Когда нам мало что известно о каком-то предмете, говорит Льюис, у нас мало верных идей и много ложных. Но эти ложные идеи или представления не застыли, они меняются по мере роста наших познаний, которые показывают, что такая-то идея не соответствует реальности. А человек, страдающий бредом, не меняет своих представлений. Это психоз.

Когда один американский врач написал Фрейду о своем опыте обращения, тот назвал этот опыт «галлюцинаторным психозом». В «Недовольстве культурой» он уверенно говорит: «Религии человечества следует считать разновидностями коллективного бреда. Надо ли говорить, что ни один человек, страдающий бредом, этого не замечает?» ^[111].

В самом ли деле Фрейд верил в то, что любой верующий страдает эмоциональным расстройством? По данным недавнего опроса института Гэллапа, 96% американцев заявили, что верят в Бога, а восемь из каждых десяти опрошенных уверены, что у них есть личные отношения с Богом ^[112]. И что, они все больны?

Критика аргументов Фрейда относительно духовности не умаляет его научных заслуг. Льюис напоминает нам, что «медицинские теории и техника психоанализа» не противоречат духовному мировоззрению. Конфликт возникает лишь тогда, когда «Фрейд и другие люди добавляют сюда свое общее философское представление о мире». «Когда Фрейд, – добавляет Льюис, – говорит о том, как лечить неврозы, он выступает как специалист; когда же он переходит к общей философии, он говорит как любитель… Я заметил: когда он рассуждает о предметах и фактах, о которых я что-то знаю… он проявляет крайнее невежество» ^[113].

Подводя итоги, можно сказать, что «религиозные» теории и Фрейда, и Льюиса можно проверить на соответствие фактам и правдоподобие. Нам надо понять их аргументы и оценить, в какой мере те опираются на конкретику, а в какой – на эмоции, искажающие реальность. Фрейд связывал с религией страстный антисемитизм, все сильнее охватывавший людей, и это было одним из мотивов, скрытым за желанием Фрейда подорвать доверие к духовному мировоззрению и опровергнуть его. У Фрейда в его практике было много пациентов, вера которых основывалась на невротических потребностях, у некоторых были психические симптомы с религиозным содержанием. По сути, часть его клиентов – люди с «патологической» верой. Оскар Пфистер указывал Фрейду на то, что тот видит лишь патологические формы веры. Пфистер писал Фрейду: «Наши разные точки зрения объясняются главным образом тем фактом, что ты рос в атмосфере, в которой царили патологические формы религии, и считал их настоящими» ^[114].

Мы продолжим разбирать теории Фрейда и Льюиса, и нам необходимо задать себе вопрос: какие из доказательств лучше соответствуют нашей действительности? Мы также попытаемся понять, в какой мере их биографии усиливают или ослабляют их аргументацию.

Большинство верующих уверены, что каждый «просто знает», что хорошо и что плохо, ибо во всех культурах есть универсальный нравственный закон. Допустим, я знаю, что украсть у соседа деньги или переспать с его женой нормально, – скажем, у него много денег, а его жена не против. Что здесь не так? Допустим, вы не согласны со мной, но кто из нас прав? Если у нас нет нравственной точки отсчета, это решить невозможно. Этот моральный релятивизм, преобладающий в нашей культуре сегодня, указывает на один важный вопрос, над которым размышляли Фрейд и Льюис. Есть ли универсальный нравственный закон?

Нашу жизнь направляет представление о хорошем и плохом. Иногда мы понимаем, что «должны» поступить определенным образом. Когда мы не делаем того, что «должны», часть психики, названная нами совестью, пробуждает в нас неприятное чувство вины. Указывает ли она, знакомая почти каждому, на данный Богом нравственный закон? Или просто отражает то, чему нас научили родители?

Совесть каждый день влияет на наши решения. Если мы найдем бумажник с парой-тройкой сотен долларов, что мы сделаем? Вернем владельцу? Оставим себе? Это зависит от наших нравственных норм. Но откуда взялись эти нормы? Они влияют не только на наши поступки, но и на наши чувства относительно этих поступков. Неужели все это мы создали сами? Фрейд утверждает: «Да!» Это наше создание, подобное правилам дорожного движения, но нравственные нормы, как и правила дорожного движения, в разных культурах неодинаковы. Льюис говорит: «Нет!» Мы открываем эти нормы, как законы математики, и этот универсальный нравственный закон не зависит от времен и культур.

Важное отличие теории Фрейда от теории Льюиса касается эпистемологии, источников познания. Фрейд писал: «Нет другого источника познания вселенной, кроме пристального наблюдения. Иными словами, знание можно получить только в исследовании, никаких знаний не дается через откровение» ^[115]. Десять заповедей Ветхого Завета и две великих заповеди (любить Бога и любить ближнего, как самого себя), по мнению Фрейда, рождены опытом человечества, а не даны свыше. Единственный источник наших познаний, говорит он, это научный метод.

Льюис с ним совершенно не согласен. Научный метод не может дать ответы на все вопросы – и, следовательно, не является источником всех знаний. Дело науки, говорит он, очень важное и нужное – ставить эксперименты, наблюдать и давать отчет о том, как себя ведут предметы или как они реагируют. «Но, – пишет он, – почему такая-то вещь появилась и есть ли что-то за пределами вещей, доступных научному объяснению… это не тот вопрос, на который должна ответить наука» ^[116].

Льюис утверждает, что существование Разума вне вселенной никогда не сумеют объяснить с помощью научного метода. Когда кто-либо пытается ответить на такой вопрос, он опирается на философские или метафизические предпосылки, а не на положения науки. И потому мы не можем ждать от науки ответа на вопрос о существовании нравственного закона.