— Три женщины: бабка, мать и дочь.
— А мужчин у них больше не было? — спросила Юлия. — После этого ведьмака? Как они одни-то живут и почему?
— Ведьмак — разговор особый. Он им за хозяина был. Руководил ими. Ты — туда лети, ты — сюда. А ты — харч вари, из хвостов змеиных. Метлы им стругал, заговаривал.
— Ха! — выстрелил смешком Георгий.
— Чего ржешь-то, молодец?
— Да так.
— А-а, ну раз так, тогда ладно. Смех смехом, дочка, но иногда они за продуктами-то и в Раздорное приезжали. Ведьмы эти.
— Прилетали, в смысле? — решил поправить рассказчика Георгий. — На метлах?
— Эх ты, бестолковый. Ведьма — она ж не дура! Разве она днем на метлу сядет? Где учили тебя?
— В МГУ.
— То-то и оно, что «му да му». Днем ведьма в гости к тебе придет — ни шиша ты в ней не поймешь. Скажешь: баба и баба. Разве что глаз с прищуром. Ведьма должна ночи дождаться, чтобы ведьмой стать. А так бы их всех переловили давно. Днем ведьма за красну девку себя выдаст, а ночью в злую старуху обратится. Днем все выведает, а ночью к тебе в окошко влетит и заберет все, что дорого.
«А старику палец в рот не клади, — улыбалась про себя Юля. — На раз обставил трезвомыслящего умника».
— Один-ноль, — сказала Юля своему кавалеру. — И не в твою пользу, кстати. Значит, больше никаких мужчин у них не было?
— А что мужчины? Им, ведьмам, мужчина только на раз нужен. Если это обычный мужичонка. Попользовала его ведьма по мужской части, дабы зачать, а потом — в расход его.
— Как это — в расход? — удивилась Юля.
— Да так! — рассмеялся старик. — Так у них заведено. А потом могут русалкам отдать — опоить и в озеро бросить. А те-то похотливые! Развратницы они, русалки-то. Хоть и рыбы наполовину. — Старик довольно ловко обернулся и подмигнул Юле. — Так народ говорит, дочка!
Георгий застонал даже:
— Двадцать первый век на дворе, Трофим Силантьевич, слышали о том?
— А ты слышал старинную поговорку: за рекой живут нелюди? — ответил вопросом на вопрос разговорчивый старик.
— Представьте себе, слышал. Только это очень древняя поговорка. Языческая.
— Я ученых слов не знаю. Но ты меня понял. Так вот, на том острове не люди живут — нелюди. Так народ говорит. И давно говорит! А народ не переспоришь, умник городской.
— Нам не пора назад? — спросил Георгий. — Ты еще не все легенды местного края выведала?
— На сегодня хватит, — согласилась Юля. — Спасибо вам, дедушка Трофим, за рассказ. Нам еще назад возвращаться. В следующий раз придете — я хочу еще послушать.
— Тпру, Красавка! — остановил он кареглазую уставшую кобылу. — Только с профессором вашим молчок. Строгий Венедикт-то.
— Заметано, — кивнула Юля.
Георгий спрыгнул с телеги, подхватил на руки Юлю и поставил рядом.
— Я вам что сказать-то хотел, — окликнул их старик.
— Да, Трофим Силантьевич? — призывно кивнула Юля.
— Места у нас и так непростые, а вы, археологи, тут еще демона злющего откопали.
Он медлил. Молодые люди переглянулись.
— Ну, не то чтобы демона, — заметила Юля.
— Демона-демона, — покачал тот головой. — Так вот, нехорошо это.
— Ну, мы же археологи, — словно извиняясь, вздохнула Юля.
— А это неважно. Мне про него как рассказали, давно это было, так я аж за сердце схватился. Первый раз в жизни. Демонов не откапывать надо, красавица, а обратно под землю упихивать. Ясно? И чтоб поплотнее землицей сверху притоптать. И святой водицей окропить. Думаете, нечисть просто так селится там или сям? Ан-нет! Ее друг к другу так и тянет. И так у нас это Русалочье озеро, да еще с островом, как бельмо в глазу, а тут еще и демона на блюде. Плохо это, ребятки, ой как плохо. К новой беде.
Прежде Трофим Силантьевич говорил отчасти шутливым тоном, но сейчас его слова прозвучали иначе.
Георгий снисходительно покачал головой:
— Теперь не уснем.
— Ты поживи с мое, молодец, и повидай с мое, а потом уже головой качай, как жеребенок некормленый, — заметил Силантьевич. — Ладно, поеду я. Ты его учи уму-разуму, — посоветовал он Юле. — Бестолковый он у тебя!
Георгий заскрипел зубами.
— Буду, — пообещала она.
Юля получила за дружескую беседу бутылку «Буратино» бесплатно. Они попрощались с фуражиром. Дед Трофим чмокнул воздух, бросил короткое: «Но!» — и натянул вожжи. Заскрипев, телега покатила прочь.
Они двинули пешком обратно в лагерь.
— Средневековье, — пробурчал Георгий.
— Зря ты. Они живут в своем мире сказок и загадок, — заступилась за старого фуражира Юля.
— Вот я и говорю: средневековье, — опять пробурчал тот. — Причем раннее.
4
После обеда началось знакомство археологов с культурным слоем Черного городища. Когда-то вокруг древнего поселения прокопали глубокую траншею, и с каждым годом границы городища стали сужаться. Новые археологические экспедиции вгрызались в гигантский квадрат земли, продвигаясь к каменистой горе в центре, покрытой земляным слоем. Ничего нельзя было упустить! Под ногами должен был оставаться «материк», так археологи называли природную твердь, никогда прежде не обживаемую людьми. В те времена археологи еще не знали, что в глубине горы стоит идол, только предполагали, что у горы существует сакральное значение. Но какое? Квадрат Черного городища год за годом сужался, по пути археологи аккуратно откапывали черепки и косточки, изредка находили изъеденные коррозией наконечники стрел и ножи, натыкались на стены домов и могильников. Так нашли сотни сожженных скелетов. Затем старатели не вытерпели и прорыли еще одну траншею — и подобрались к горе. И стали обводить ее новой траншеей, пока не наткнулись на вход в пещеру и не обнаружили, что гора — это созданный природой языческий храм.
Каждой новой группе археологов хватало работы. Культурного слоя для разработки оставалось еще на долгие годы.
И вот, стоя после обеда на вершине горы со своими студентами, профессор Турчанинов сказал:
— Мы до сих пор не нашли ни одной могилы вождей этого племени. Я не исключаю, что именно вы, коллеги, именно ваша группа наконец-то раскопает подобную могилу. И могилу жреца, кстати. Но для этого вы должны работать не покладая рук. Слышите, Курочкин и Кащин? — обратился он к самым унылым и обессиленным своим студентам. — Слышите меня, бедолаги?
— Мы слышим! — слабо отозвался Курочкин.
— Внимаем каждому вашему слову! — бессильно простонал Кащин.
— Ждем работы! — взял эстафету Курочкин. — До седьмого пота!
Половина студентов, свидетелей этой душевной беседы, заржала.