Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #4 - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Булаев cтр.№ 26

Полицейский выдвинул один из ящиков стола, покопался в нём и извлёк обычную картонную папку. Пухлую, видавшую виды. Раскрыл, ловко замелькал пальцами, перебирая хранившиеся в ней бумаги.

— Вот, — на стол легла ксерокопия паспорта. — Он?

Развернув лист к себе, инспектор всмотрелся в плохо пропечатавшееся, незнакомое лицо худощавого мужчины.

— Пётр Сергеевич Калиниченко, — начал он читать вслух, втайне радуясь служебной обстоятельности и внимательности капитана Жени, — 1962 года... Выписан... Собираешь сведения о подучётном элементе?

— Есть такое. Так он или нет?

— Без понятия, — честно врал Иванов. — У нашего морда распухшая, синюшная. Подрался где-то. Или побили. Но умер сам. Сердце, — кривую ухмылку участкового, буквально кричащую: «Знаю я, как у бомжей сердечные приступы бывают и как к патологоанатому вы с пакетами вкусными бегаете», он предпочёл проигнорировать. — Давай я сфоткаю, а там посмотрим.

— Да не жалко.

Когда с фотографированием было покончено, инспектор задал следующий стандартный вопрос:

— Что за человек был?

— Не знаю. Я его в своё время прямо у опорника встретил. Он тогда ещё с документами шлялся. Сделал копии, пробил по базе — чистый. Дал пинка под жопу и велел не попадаться. Потом видал на районе пару раз, и всё. С кем тусовался, с чего жил — не знаю. Среди местных синяков друзей не имел. Тут контингент особый, не для слабых здоровьем... Как нажрутся — гладиаторские бои устраивают. Бывает и стенка на стенку. Не для мирного бомжа развлекуха... Так что сам видишь, и рад бы помочь, да больше нечем.

На том и распрощались.

А у порога Сергея поджидал тот самый, румяный жалобщик.

— Ну что?! — взял он с места в карьер. — Теперь вы понимаете, насколько всё серьёзно?! Я максимально подробно указал в заявлении...

Надоедливый человек. Из той породы, что по любому поводу достают окружающих своими претензиями, придирками, совершенно не считаясь ни с чьим мнением и искренне верящие в собственную правоту и исключительность. Иванову стало жалко участкового. Вот он сейчас уйдёт, а капитану придётся в силу служебных обязанностей расхлёбывать всю эту гниль, получая от начальства по шапке за недобросовестность, нерадивость и просто потому, что на него этот хмырь тоже пожалуется. Сам попадал в такие передряги и чётко помнил пакостный девиз руководства: «На хороших сотрудников заявления не пишут. Работать не умеете», используемый, когда не прокатывало: «Не жалуются только на того, кто не работает».

Может, конечно, так и было, но не поголовно и не всегда.

— Прочёл. Разобрался. Ваши данные зафиксировал, — с пренебрежением, скучно глядя вдаль, вступил в диалог парень. — Основания для возбуждения уголовного дела отсутствуют. Нет ни свидетелей, ни иной аудио или видеофиксации угроз, ни подтверждающих ваши слова материалов. Но выход есть!

Румяный, уже открывший было рот для очередной порции стенаний и обидок на правоохранительную систему, превратился в слух.

— Какой?

— Починить человеку дверь, закрыть свой поганый рот и не высовываться, — голос инспектора с каждым словом приобретал твёрдость. — Иначе можно чисто случайно наркотики у себя в кармане найти. При понятых... Понял, скотина?! Ещё раз здесь увижу — уши оборву. Ты глянь, взяли моду, чужими руками свои косяки исправлять...

И совершенно неожиданно для себя мужчина в спортивном костюме получил леща по загривку. Звонкого, с обязательными искрами из глаз. Из тех, которыми награждают своих недалёких отпрысков скорые на расправу родители, рассказывающих про то, как они все такие ни при чём, хотя и были застигнуты с поличным при употреблении сигарет за школьным углом.

От такого отношения к своей обожаемой персоне жалобщик остолбенел. В его склочном мозге никак не укладывался сам факт того, что ему, взрослому человеку прямо на улице дают подзатыльники.

— Да что вы себе позволяете! — тонко, на границе с ультразвуком выдавил из себя пузатый, стремительно при этом краснея лицом.

— Пшёл вон! — с нажимом, готовясь повторить процедуру, прошипел инспектор с крайне недобрым выражением глаз. — Ну!!!

Дядя, как и большинство подлецов и кляузников, оказался не боец. Втянув голову в плечи, он шарахнулся в сторону, испуганно посматривая на своего обидчика. Чувствовалось, что ему одновременно и страшно, и обидно, и стыдно перед самим собой за неумение дать сдачи и за боязнь огрести по морде.

Бочком, бочком, и горе-заявитель сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее заспешил прочь от опорного пункта, нервно озираясь по сторонам и явно обдумывая очередное заявление на полицейский беспредел.

«Пусть теперь жалуется, куда хочет, — думал Иванов. — Участковый не при делах; я лицо штатское, попадающее под категорию „возмущённая общественность“. Зато настроение улучшилось»

За спиной инспектора послышались хлопки. Обернулся. Это капитан Женя негромко аплодировал коллеге, стоя в дверном проёме опорного пункта, со злорадной улыбкой посматривая в спину стремительно удаляющегося любителя ремонтов.

Поход Антона «в народ», к огромному сожалению, результатов не принёс. Окрестные бомжи дичились новенького, матерно гнали его и на контакт отказывались идти категорически. Зато подарили массу новых впечатлений и обширнейшие познания о том, как при минимуме соображалки и полном отсутствии брезгливости можно жить не работая. Будучи от природы наблюдательным и при необходимости невидимым, призрак быстро установил точки, где всегда есть возможность подкормиться просрочкой, насобирать пустых банок и бутылок для вторсырья и где продают палёную водку за совсем недорого.

— Ушлые черти! — восхищался Швец, удобно устроившись за столом на облюбованной для совещаний Серёгиной кухне и делясь с напарником своими похождениями. — Штирлицы, а не люди! Я их что ни спрошу — мычат, как тургеневский Герасим. И между собой ни о чём не говорят. Деловитые такие, мрачные, все с похмела, каждый в персональном контейнере копается. В чужой не суётся!

— Что, совсем ничего про покойного не говорили? — позволил себе усомниться Иванов.

— Не-а... Им, похоже, до лампочки судьбы всего мира. Весь смысл бытия сконцентрирован на дне стакана. Понимаешь, роются они в мусорниках, а сами перегаром икают мучительно. Помер, живой — вопросы абстрактные, жажда после вчерашнего — неумолимая реальность... Клошары, как их на парижский манер Роза зовёт, парой фраз после моего якобы ухода перебросились и замолчали. Я долго ждал... Может, вечером кто и помянет безвременно сожранного Калиниченко, если не забудет к тому времени.

Взъерошив от усиленных раздумий волосы, хозяин квартиры не то чтобы предложил, но слишком уверенно для простого озвучивания мыслей произнёс:

— Плохо. Придётся тебе, Тоха, лезть по трубам и искать место, где нежить запустили. Не верю я в то, что её к тому бомжу на дом привезли. Слишком уж большая она должна быть, чтобы в банке поместиться.