Мэдди, будучи ребенком, лишилась разума, упала и в истерике принялась искать на четвереньках выход. Бедная юная любовница Тони больше не поднималась на ноги.
Через завесу тьмы на краткий, но такой ясный миг проступило просторное белое небо над мерзлой землей, запах которой женщины чувствовали под ногами. Здесь, в тундре, почти ничего не росло – земля смерзлась в камень. Сейчас ее сотрясали копыта обезумевшего стада.
Они оказались за пределами пещеры? Или все это происходило только в воображении Джесс? Все рисунки на скалах ожили, зашевелились, а око, нарисованное на каменной стене, было слишком влажным.
Первый раз.
Голос. Страшный голос раздался из расщелины, увиденной Джесс до того, как все изменилось, на другом конце пещеры. Из влажной черной трещины раздался смех, лай, леденящее кровь скуление, с тех пор вечно отдававшееся эхом в ее голове.
Девчонка Мэдди заскулила.
Источник новых звуков оставался невиден, но нетрудно было представить собачью морду, как и у двух белых сук со страшным взглядом, шагавших мимо на задних лапах. Но в сравнении с голосом из трещины белые твари казались щенками – теперь же в пещеру прибыло нечто гораздо крупнее.
Одного лишь предчувствия этой сущности зверям на стенах хватило, чтобы прийти в еще большую панику. Стадо побежало вслепую, и вокруг Джесс повсюду раздавался рев и бешеный стук копыт.
Что могло так вонять? Сущность, подавлявшая разум женщины, оставила за собой немало скелетов.
За полем зрения на землю падали огромные тела. Предназначение пещеры, хотя и не всё, открылось Джесс: наскальная живопись оказалась всего лишь изображением стада, некогда загнанного в эту яму, где звери разошлись на куски, как дерево на щепки. Видение пришло из тьмы.
Мэдди в красных ботинках наконец-то затихла, и ее молчание оказалось хуже, чем истерика.
В той пещере нечто постоянно охотилось, и смысл росписей на стене понимали только те, кто умирал от ужаса во мраке. Когда разум сокращается до искры, падающей в холодное ничто, верх, низ, север, юг, далекое и близкое теряют всякий смысл. Джесс познала это на собственной шкуре. И только на такой темной глубине, когда искра разума была готова угаснуть, ей даровали подобные видения.
Джесс бросилась бежать, оставив девчонку в красных ботинках и чужом жилете позади. Она скулила, стоя на четвереньках.
А Джесс бежала вместе с красными людьми – они появились вокруг и бросились прочь, загнав стадо в пещеру смерти. Вслед убегавшему красному народцу во тьме неслись голодные яростные возгласы, а Джесс вместе с ними, задыхаясь, бросилась в туннель – может быть, ведущий туда, откуда она пришла. В ее ушах стояли звуки дудки, визг и хрипы волов – они умирали.
На красных людях были маски из палок, колючек и волос; из-под головных уборов раздавалось кряхтение, а из глазниц смотрели выпученные белые глаза. Красный народец вонял разлагающейся плотью, останками в яме с костями, куда люди подносили корм жутким хохочущим псам. Но Джесс продолжала бежать с ними вместе, краснея их вечным гневом, облачаясь в красный, минуя кошмары на стенах – продолжала бежать бок о бок с прошлым в будущее.
Фонарик давным-давно выпал из ее руки, но он был не нужен – серебристый свет луны придавал земле новый вид, показывал лица, не видные днем. Оттуда Джесс бежала сюда, пересекая некую границу под землей.
Наконец на выходе из туннеля показалось позднее солнце размером с монету. Оно вывело женщину на поверхность, где плющ погребал под собой исцарапанные стены карьера, а тяжелые цветы буддлеи кивали, расцвечивая зелень фиолетовым. Джесс упала и лежала, пока солнце не село и мир над землей не стал таким же темным, как мир под ней.
Когда она вернулась на ферму, Тони спросил, где девчонка: первым делом ее мужчина подумал о любовнице-простушке Мэдди, которую Джесс оставила под землей вместе с обезумевшим стадом. Красный народец загнал зверей навстречу своим богам в яму с костями – Джесс поняла это инстинктивно. Окружив стадо, красные люди гнали копытных внутрь, а потом бросались в бег, чтобы тоже не стать единым целым с карьером.
Там, откуда убежали Джесс и красные люди, все показывало серебристой луне свое дьявольское лицо.
Девчонка Мэдди осталась там, среди прямоходящих белых сук. Наверное, они все еще прижимали ее беременными брюхами с острыми розовыми сосками, продолжая работать мокрыми челюстями. Речь этих белых псов, ходивших прямо, как люди, широко-широко открыла глаза Джесс – она смогла видеть в темноте и далеко назад во времени. Своим хихиканьем эти твари расширили трещину и призвали другую себе подобную – ее Джесс не видела, но слышала, а вот бедняжка Мэдди, возможно, и увидела то, что вышло из расселины.
На ферме Джесс обо всем этом рассказала.
Начался спор о наркотиках и о том, не слишком ли убойным оказался порошок. Менеджер и фотограф спустились под землю, где была Джесс, с фонариками и вернулись с белыми как полотно лицами. Менеджер обблевал все свои габардиновые брюки бутылочно-зеленого цвета.
– Я же говорила, говорила, – восклицала Джесс. – Невероятно!
Но нашли они только мертвую девчонку, Мэдди. Она ползла, пока юное сердечко не перестало биться. Что ползло рядом с ней, известно только Богу, но при виде лица девчонки фотограф сел и до конца вечера молчал, не в силах говорить.
Мэдди Гросс умерла и окоченела с необъяснимой скоростью. Последние мысли девчонки пропитал ужас от увиденного – он стоял в ее глазах и застыл на лице, как маска. Все гости, кроме Эйда, – который любил Джесс – покинули ферму.
Тони и Эйд спустились туда вместе. Эйд играл в группе дольше всех остальных, и Тони думал, что ему можно доверять. Они вытащили труп девчонки в тележке, привезенной Эйдом из старого сарая, и, точно школьники, что-то стащившие, бросили главную улику на краю фермы. Всю ночь потом эти двое провели за разговорами и выпивкой, придумывая объяснение на будущее.
Тем же летом Джесс нашла маски.
46
Деревья, под которыми Хелен осторожно продвигалась через лес, заканчивались у деревянной ограды. Внутри ограды находился клочок мягкой почвы, а за ним – черный сарай без дверей.
В огороженном прямоугольнике красной жижи лежали на боку трое копытных животных – полностью неподвижные, за исключением редкого усталого взмаха одного черного хвоста.
Вдруг поднялась лошадиная голова – уши опущены, в глазах невыносимая боль, в гриве запутались комки земли. «Пони».
Три черных пони – два нормального размера, третий поменьше, наверное, жеребенок. Двое умерли, но в третьем еще теплилась жизнь. Однако, насколько было видно из-за ограды, едва ли какое-либо животное могло пережить увечья, подобные тем, что нанесли едва узнаваемым телам лошадей.