– Как не надо? – лукаво прищурилась Тарочка. – У тебя нет разве никаких желаний?
– Ах, есть! – воскликнула Тася. – У меня есть большое, сильное желание! Я хочу видеть маму, и это желание скоро исполнится, даст Бог!
– Конечно, – улыбнулась Тарочка, – ты скоро поедешь к маме.
В эту минуту из комнаты, где стояла елка, послышались мелодичные звуки рояля. Это m-lle Лиз играла рождественский гимн. В ту же минуту Екатерина Александровна широко распахнула дверь залы.
Елка сияла всеми своими огнями, а под елкой стояла…
– Мама! – крикнула Тася.
– Тася! Тася! Детка моя! Сокровище мое, – говорила Нина Владимировна, задыхаясь от счастья и покрывая дочь поцелуями.
– Мамуся моя! Радость! Солнышко! Прости! Прости меня, мамочка, злую, гадкую!
– Девочка моя родная! Да разве я могу сердиться на тебя! Ни минутки не сердилась на тебя твоя мама, ни когда из дома пришлось отдать в пансион, ни когда о побеге твоем узнала! Тасечка, жизнь моя! Ведь у меня самой кровью сердце обливалось, когда я для твоего исправления отдала тебя из дома.
– Я злая была, мамочка! А что Леночка, няня, Павлик, m-lle Marie? – спрашивала Тася.
– Все, все ждут тебя, моя дорогая. Все они любят тебя, моя Тася. Павлик на Рождество, должно быть, уже приехал из корпуса.
– Как, «должно быть»? Разве ты не видела его, мамочка?
– Не видела, родная! Ведь я уже три недели здесь, только доктор не велел показываться, чтобы не волновать тебя, мою девочку. Я и сидела в своем уголку и только во время твоего сна на тебя любовалась.
Это был счастливый вечер, лучший Рождественский сочельник, какой пришлось пережить Нине Владимировне и Тасе. Они просидели весь вечер, тесно прижавшись друг к другу. Одна – думая о том, как счастлива она теперь подле мамы, другая – как милосерден Господь, что вернул ей ее милую, добрую дочурку.
Под самый конец вечера на светлое личико Таси набежало легкое облачко грусти.
– Что с тобой, моя радость? – заботливо спросила мама.
– Ах, мама, я так счастлива, что хотела бы видеть счастливыми и других! У моего бывшего хозяина-акробата есть племянник – Андрюша; он такой больной и жалкий. Ему худо у дяди… О, если б его поместить в другое место! Он такой добрый и хороший!
– Твое желание уже угадано, деточка, – сияя счастливой улыбкой, ответила Нина Владимировна, – Андрюша, по настоянию Екатерины Александровны, помещен пока в больницу, где за мальчиком установлен хороший уход. А как только он выздоровеет, я возьму его к себе в Райское. Он будет славным другом для Павлика.
– Ах, мама! – обрадовалась Тася, – какая ты добрая!
– А еще нет ли у тебя иной заботы, моя крошечка? – спросила Нина Владимировна.
– Есть, – чуть слышно проронила Тася, – я хочу попросить прощения у всех, кого обижала в пансионе, и хочу показать им, что прежней злой задиры и капризницы Таси нет больше, а…
– А есть милая, чудная, добрая девочка, – продолжала Нина Владимировна.
– Мы поедем в пансион, как только ты поправишься, – пообещала Тасе мама.
Тася взглянула на мать сияющими глазами.
На другой день, горячо поблагодарив своих спасителей, Нина Владимировна и Тася уехали в Райское.
* * *
Судьба как-то забросила меня в Райское, и я провела целое лето в семье Стогунцевых. Это прелестная, дружная семья. Умная, добрая Нина Владимировна и ее милые дети поразили меня.
Но больше всех меня очаровала Тася.
Это была удивительная девочка, самоотверженная, готовая отдать себя на служение другим, с кротким нравом и чуткою душою.
– Вы счастливая мать! – сказала я Нине Владимировне, – и должны быть благодарны судьбе, что у вас такие хорошие дети.
– О да! – улыбнулась она.
– Ваша Тася – редкий ребенок.
– А знаете, что ее сделало такою? Тася была еще совсем недавно упрямою, злою, шаловливою девочкой, а теперь, сами видите, что вышло из нее.
И Нина Владимировна рассказала мне ту самую историю, которую я передала вам, мои маленькие дорогие читатели.