Право на поединок - читать онлайн книгу. Автор: Мария Семенова cтр.№ 49

Кавтин открыл рот говорить… И закрыл его, не издав ни единого звука.

– Когда он подался в наёмники? – спросил Волкодав. – Лет десять назад? А домой сколько раз заезжал?… Три раза? Два?…

Вечером аррант снова побывал в доме наместника, побеседовал с лекарем, навестил Иннори. Госпожа Гельвина никогда прежде не разрешала младшему сыну вышивать при светце, опасаясь, как бы он не испортил глаза. Теперь уступила, зная, что работа способна отвлечь его даже от боли. Мальчик с торжеством показал Эвриху кусок полотна. Заточенным кусочком угля на том полотне был нарисован большой пёс. Свирепый зверь топорщил загривок и собирался броситься в бурную реку, откуда махал рукой тонущий человек. Осталось нарисовать камни и деревья на берегу. Эврих долго сидел рядом с Иннори, вспоминая, как что выглядело в том месте, где они его отыскали.

Больные ноги Иннори укрывало толстое меховое одеяло. Его семья тронется в обратный путь самое раннее через месяц, когда кости начнут подживать уже как следует и не будет опасности потревожить лубки. Эврих в последний раз провёл над ними ладонью, убедился, что лечение шло своим чередом, взъерошил мальчику волосы и притворил за собой дверь. Он не стал говорить ему, что они со спутниками собирались покинуть Четыре Дуба завтра поутру, вместе с горшечником. Ещё не хватало прощаться и объяснять, почему не пришли ни Сигина, ни Рейтамира, ни Волкодав.

Утром, когда встало солнце и постояльцы вышли наружу, их приветствовал доносившийся со стороны ворот стук молотка. Оказывается, после вчерашнего происшествия хозяина осенило замечательным названием для двора, и рукоделы-работники на радостях успели вырезать и даже раскрасить новую вывеску. Блестя подсыхающим лаком, над воротами расправляла аршинные крылья чёрная летучая мышь. Её выстрогали с большим знанием дела: чувствовалось, мастеровым было на что посмотреть, ничего не понадобилось и выдумывать. Деревянное чудище висело на рукояти кнута и, щеря клыки в палец длиной, терзало ими растрёпанный плетёный ремень. Можно было не сомневаться, что вещественное свидетельство подвига уже хранилось у хозяина в шкафчике, готовое предстать перед глазами недоверчивых и любопытных гостей. Новое название двора, выведенное нарлакскими буквами, гласило: «перегрызенный кнут».

На могилах стихают столетий шаги.

Здесь давно примирились былые враги.

Их минует горячечных дней череда:

За порогом земным остаётся вражда,

И ничтожная ревность о том, кто сильней,

Растворилась в дыму погребальных огней.

Об утраченных царствах никто не скорбит -

Там, где Вечность, не место для мелких обид.

…А наследников мчит по земле суета,

И клянутся, болезные, с пеной у рта,

На могилах клянутся в безумном бреду

До последнего вздоха продолжить вражду:

Неприятелей давних мечу и огню

Безо всякой пощады предать на корню

И в сраженьях вернуть золотые венцы…

Ибо так сыновьям завещали отцы.

Йарра сидел на пыльном камне возле городских ворот и от нечего делать рассматривал свои руки. Руки были исцарапанные, с обломанными ногтями и довольно-таки грязные, но цвет кожи оставался ещё различим. Красновато-смуглый, как свежий, не успевший устояться загар… Вот такие руки. Ни то ни сё. Не медные, как у отца, и не золотистые, как у мамы. Серединка на половинку, не пойми что. Когда он был маленьким, его это очень печалило. «Так всегда, Йарра-ло, – утешала мама. – Если у ребёнка родители из разных племён, Боги непременно дарят ему что-то от одного, что-то от другого. Но от обоих – только самое лучшее…»

Когда его принимались дразнить после очередной ссоры в игре, мамины слова казались ему слишком слабой бронёй, неспособной защитить от обид. Он даже начинал понимать, почему его бабушка, мать матери, так не хотела для дочери мужа из горного племени. Хотя бы этот Йаран Ящерица и приходился младшим братом Элдагу, вождю истинных итигулов с горы Четыре Орла. Йарра помнил рассказы мамы о долгом сватовстве его будущего отца. О том, как молодой итигул получал отказ за отказом и наконец прибег к последнему средству: обнажил грудь и провёл по ней три глубокие черты боевым кинжалом, омочил в крови ладонь и протянул её неуступчивой женщине, ранами подтверждая клятву любви. Тут уж суровой бабушке ничего не оставалось, как только взять руку дочери и вложить её в эту окровавленную ладонь. Йарра помнил три длинных шрама на груди у отца. Он очень гордился отцом. Иногда он пытался представить, как сам однажды полюбит, и украдкой рисовал себе глиной и мелом такие же отметины. Потом стыдливо смывал.

Смешно теперь вспомнить, как он усердно мазался ягодным соком, стараясь сделать свою кожу по-настоящему тёмной, как у отца. Держалась эта краска, понятно, до первого соприкосновения с водой. А озёр, проток и болот вокруг их деревни было столько, что ребятня из воды, можно сказать, почти и не вылезала…

Хорошо хоть, волосы у него были совершенно отцовские: пепельно-жёлтые, точно высохшая осока, торчащая зимой из-под снега. У мамы были каштановые. Зато глаза у отца были голубые. Йарре достались мамины, серые. Хоть что-то передалось в точности, не породив немыслимой смеси. Да и то… Ещё с какой стороны посмотреть. Когда он впервые осмыслил собственную внешность и поделился потрясшим его открытием с мамой, она взъерошила ему вихры и улыбнулась: «Вот и хорошо. Через много-много лет, когда нас уже не будет рядом с тобой, ты посмотришь в зеркало, маленький Йарра, и вспомнишь нас обоих».

Мальчик вздохнул и передвинулся на камне, ища удобное положение. Памятный разговор происходил вскоре после того, как они перебрались сюда из Озёрного Края. Он ведь обиделся на маму, даже расплакался от обиды. Хотя к тому времени уже примерно год считал себя настоящим мужчиной, а мужчины, как всем известно, не плачут. Но поди тут не разревись!… Ей бы похвалить сына, порадоваться, до чего он у неё наблюдательный. Так нет же. Понадобилось заводить речь о том неизбежном, что рано или поздно обязательно случается с каждым, но чего все настолько не хотят, что притворяются, будто оно не произойдёт никогда. Ну там, с кем-то – ещё может быть, но со мной – нипочём!… Ни за что!…

В общем, тот раз он самым немужественным образом распустил сопли, и маме пришлось опять утешать его, брать свои слова назад и обещать, что если они с отцом однажды и покинут его совсем одного на земле, то произойдёт это ещё очень нескоро. Действительно через много-много лет. Когда они станут совсем-совсем старенькими и притомятся, захотят отдохнуть после девяноста девяти годов труда и забот. А он к тому времени будет взрослым и даже немолодым мужчиной. Дедом множества внуков. Великом охотником…

Знать бы ему тогда, как немыслимо скоро кончатся мамины «много-много лет». Всего-то через полгода…

Йарра снова вздохнул. Как он, дурачок, плакал от одного упоминания о страшном, оттого, что далёкому призраку беды было позволено на мгновение омрачить его безоблачные небеса. Зато теперь, когда всё случилось, он не плакал совсем. Слёзы куда-то подевались. Высохли.