Когда они вышли в соседнюю комнату, Роли попросил Бланта присмотреть за тем, чтобы Тресилиана благополучно водворили в апартаменты, предназначенные для спутников графа Сассекса, и посоветовал, в случае необходимости, приставить к нему стража.
— Сумасбродная страсть, — сказал он, — да, видно, еще известие о болезни этой леди окончательно помрачили его разум. Но все пройдет, надо только дать ему покой. Ни под каким видом не выпускай его: он и так уже разгневал ее величество, и, если дать ей новый повод для неудовольствия, она найдет для него местечко похуже и охрану построже.
— Я тоже понял, что он сошел с ума, как только увидел на нем эти чертовы сапоги, — запах их так и ударил ей в нос, — отозвался Николас Блант, бросая взгляды на свои алые чулки и желтые розы. — Пойду пристрою его ненадежнее и сразу же вернусь к вам. А что, Уолтер, королева спрашивала у тебя, кто я такой? По-моему, она поглядывала в мою сторону.
— Она с тебя глаз не спускала! Я ей все рассказал… и какой ты храбрый воин, и какой… но, бога ради, уведи Тресилиана!
— Уведу, уведу, — согласился Блант. — А знаешь, что там ни говори, придворная служба не такая уж скверная штука… Так ты сказал, что я храбрый воин? Ну, а еще что, милый мой Уолтер?
— Что лучше тебя никого нет на свете… Да ступай же ты, бога ради! Тресилиан без сопротивления и возражений последовал за Блантом — или, вернее, позволил увести себя — в комнату Роли. Там Блант водворил его на узенькую кровать, стоявшую в гардеробной и предназначенную для слуги. Тресилиан сознавал, что никакие протесты ему не помогут и не встретят сочувствия у его друзей, пока он обречен на молчание и не может объяснить им все. Если же за это время Эми найдет путь к примирению с мужем, у него пропадут и повод и желание вмешиваться в ее дальнейшую судьбу.
С величайшим трудом удалось ему упросить Бланта избавить его от позора и унижения и не помещать в комнате двоих здоровенных стражей из свиты Сассекса.
Когда Николас убедился, что Тресилиан кое-как устроился на своей узкой кровати, он энергично выругался и не менее энергично пнул раза два злосчастные сапоги, ибо, ступив на путь щегольства, считал их если не основной причиной, то, во всяком случае, признаком ненормальности своего друга. Затем он вышел, удовольствовавшись тем, что запер на ключ дверь комнаты, где находился злополучный Тресилиан. Так все благородные и бескорыстные попытки Тресилиана спасти женщину, оказавшуюся по отношению к нему столь неблагодарной, пока лишь навлекли на него немилость королевы и осуждение друзей, считавших его чуть ли не помешанным.
Глава XXXII
Подобно нам, мудрейшие монархи
Ошибки очень часто совершают
И опускают рыцарскую шпагу
На то плечо, которое по праву
Клеймом отметить должен был палач.
Что ж! Короли творят лишь то, что могут.
Судить их за намерения надо -
Не за последствия.
Старинная пьеса
— Грустно видеть, — сказала королева, когда Тресилиана увели, — как мудрый и ученый человек становится жертвой безумия. Однако он столь явно обнаружил свое умственное расстройство, что окончательно убедил нас в несостоятельности своих жалоб и обвинений. Милорд Лестер, мы помним вашу просьбу, касающуюся вашего верного слуги Варни, таланты и преданность которого заслуживают награды, ибо мы хорошо знаем, милорд, что сами вы и все ваши приближенные безраздельно преданы нам. Мы с особой охотой воздадим должное мистеру Варни, ибо мы ваша гостья, милорд, и, надо сознаться, гостья, причиняющая много хлопот и беспокойства. К тому же нам хотелось бы дать удовлетворение старому рыцарю из Девона, сэру Хью Робсарту, на дочери которого женат Варни. Мы полагаем, что особый знак нашей милости, который мы даруем последнему, побудит сэра Хью Робсарта примириться с его зятем. Вашу шпагу, милорд Лестер.
Граф отстегнул шпагу и, преклонив колена, вручил ее Елизавете.
Она взяла шпагу и медленно обнажила ее. В то время как стоявшие вокруг придворные дамы отворачивались с искренним или притворным страхом, Елизавета с любопытством рассматривала блестящую полированную поверхность дамасского клинка и его богатые украшения.
— Будь я мужчиной, — сказала она, — наверно, я бы дорожила своей доброй шпагой не меньше, чем любой из моих предков. Я и теперь гляжу на нее с удовольствием и могла бы, подобно фее из какой-то итальянской поэмы, причесываться и надевать головной убор перед таким стальным зеркалом. Жаль, что нет моего крестника Хэррингтона, он прочел бы нам это место.
[105]
Ричард Варни! Подойди и преклони колена. Именем бога и святого Георгия посвящаем тебя в рыцари! Будь верен, храбр и счастлив. Встаньте, сэр Ричард Варни.
Варни встал и удалился, отвесив низкий поклон королеве, оказавшей ему столь высокую честь.
— Пристегивание шпор и все остальные церемонии посвящения, — сказала королева, — проделаем завтра в часовне, ибо сейчас мы намерены дать сэру Ричарду Варни сотоварища, но для того, чтобы соблюсти беспристрастность, мы намерены обратиться за советом к нашему кузену Сассексу.
Граф Сассекс с момента прибытия в Кенилворт, а в сущности, с начала путешествия королевы, все время оставался в тени, а потому имел угрюмый и недовольный вид. От королевы не ускользнуло это обстоятельство, и она решила развеять тучу на его челе, проявив к нему особую благосклонность, тем более приятную, что она выказывалась именно в тот момент, когда триумф его соперника казался полным; это вполне соответствовало духу ее обычной политики сохранения равновесия между враждующими группами.
Сассекс поспешно приблизился к трону. Елизавета спросила, кого из своих приближенных он считает самым достойным для возведения в сан рыцаря. Граф чистосердечно ответил, что рискнул бы просить за Тресилиана, которому обязан своей жизнью, — за выдающегося воина и ученого и к тому же человека из ничем не запятнанного рода.
— Но, — запнулся он, — я боюсь, что сегодняшний случай… — И Сассекс умолк.
— Меня радует ваше благоразумие, милорд, — ответила Елизавета. — Вздумай мы после сегодняшнего случая наградить Тресилиана, мы оказались бы в глазах наших подданных не менее безумной, чем он, хотя мы и не усматриваем никакого злого умысла в намерениях этого бедного душевнобольного джентльмена.
— В таком случае, — сказал несколько обескураженный Сассекс, — позвольте мне, ваше величество, предложить моего конюшего, мистера Николаса Бланта, джентльмена из благородного, древнего рода, который служил вашему величеству в Шотландии и Ирландии и получил в честном бою немало ран, но не остался в долгу перед врагами.
Королева не удержалась и слегка пожала плечами в ответ на это предложение. Графиня Рэтленд догадалась, что королева надеялась услышать от Сассекса имя Роли, что дало бы ей возможность, отдавая честь его выбору, удовлетворить собственное желание. Как только Елизавета дала согласие на просьбу Сассекса, графиня выразила надежду, что, поскольку каждый из двух вельмож получил разрешение предложить кандидата в славное рыцарское сословие, она в интересах всех присутствующих дам просит для себя подобной же милости.