Муравечество - читать онлайн книгу. Автор: Чарли Кауфман cтр.№ 71

— Спасибо, Аллен, — говорю я.

Подразделение специальной обуви создали, чтобы продавать специальную обувь, конкретно — обувь специально для клоунов, обувь для увеличения роста, тапочки с мордочками животных и одиночную обувь для одноногих. Для «одноногих» я предлагаю создать сервис под названием «обувные приятели», чтобы одноногие покупатели находили в нашей базе данных других одноногих покупателей с похожими размером ноги и вкусом и вместе носили одну пару на двоих. Аллен говорит, что, возможно, я гений и что время покажет.

И, разумеется, вслед за этим моя коллега Генриетта тут же предлагает сервис «носочные приятели», который, прямо скажем, выглядит так же, как мой, только в профиль. Аллен хвалит ее за мою идею, и я объявляю войну. Предлагаю выпустить в продажу туфельки-лотосы для пожилых китаянок, прошедших бинтование ног. Генриетта говорит: а что, если продавать их фетишистам, которые любят связывать себе ноги. Опять — та же самая идея. На самом деле нам без разницы, зачем конкретно покупают туфельки-лотосы, объясняю я. И предлагаю выпустить в продажу цементные ботинки для наших покупателей-мафиози. Это шутка, чтобы разбавить напряженную атмосферу и продемонстрировать мое остроумие — куда лучше, чем у Генриетты. Все, кроме Генриетты, смеются. Я вижу, как она хмурит лоб, яростно шевелит извилинами, придумывает шутку. В итоге предлагает обувь для уток. Перепончатую. Шутка не заходит. Она сконфужена. Я предлагаю обувь для проституток. Ну, знаете, красные десятисантиметровые шпильки в блестках. Все снова смеются. Аллен хлопает себя по колену, затем меня, затем обходит стол по кругу и хлопает по колену всех присутствующих. Я взял шутку Генриетты и обратил в золото. Выжал лимонад из ее хрени. Внезапно даже думаю о том, чтобы попробовать себя на открытом микрофоне в каком-нибудь стендап-клубе в центре. Раньше я был ярым противником юмора, потому что считал, что комедия чаще всего приносит вред, ведь она высмеивает малоимущих, а в случае сатиры — и многоимущих. Но смех меня опьяняет.

Генриетта тем временем бесится. Ее глаза горят. Она, как гарпия, визжит, что после моей идеи насчет китайских старушек и шутки про проституток абсолютно очевидно, что я какой-то женоненавистник. Как феминист первой, второй и третьей волн, я возмущен. Вот что больше всего злит меня в женщинах: они думают, что могут безнаказанно клеветать на мужчин. Что ж, я оцениваю женщин по тем стандартам, на которые они сами стремятся претендовать. Именно так поступают настоящие феминисты. Есть только один способ ответственно ответить на мерзкие нападки Генриетты: я втопчу ее в грязь и оставлю умирать. И я мгновенно одну за другой выдаю сразу три серьезные идеи для специальной обуви: ретро-туфли для хипстеров, пинетки для собак и дизайнерские детские ботиночки с милыми названиями вроде «Агу-Гуччи», «Ив-Сен Пацан», «Ко-ко-ко Шанель». Бум. Бум. Бум. Тебе конец, Генриетта. Я — король этого департамента, а тебе конец. Аллен смотрит на меня почти с отцовской гордостью, хотя сам на тридцать лет младше меня и одевается как Фредди Бартоломью в «Маленьком лорде Фаунтлерое». От его взгляда по телу у меня бежит странная и приятная дрожь. Я почти забыл о Цай. Но, конечно, не совсем, и эта дрожь вновь напоминает о ней.

На автобусе по дороге обратно в город я занимаю на сиденье гораздо меньше места. Больше нет никаких сомнений: я уменьшаюсь. Хотя на этой стадии процесс проходит очень медленно. Но воротник стал свободнее, галстук — шире и в то же время нелепее. Нелепость галстука — на нем изображен мультяшный ребе и подпись «100% кошерный» — не связана с уменьшением, но заставляет усомниться в своих суждениях, которые тоже, кажется, сужаются. Еще уши стали слишком большими для головы. Я встревожен. Возможно, пора сдаться и принять любовь женщины из отдела кадров с родимым пятном на лице. Быть может, настанет время, когда и она меня не захочет.

Барассини, похоже, не очень рад меня видеть. Не спрашивает о работе. Просто шарится по кабинету и хлопает дверцами шкафчиков. Мне не терпится рассказать, как прошел день.

— Где мои чертовы очки? — говорит он.

Ненавижу, когда он такой. Как будто мы отдалились друг от друга. Он вообще меня еще люби…

Он щелкает моим переключателем и…

Я на съемочной площадке фильма «Идут два славных малых». Группа суетится, готовится отснять первый дубль первой сцены. Все еще обиженный на Барассини, я брожу по памяти и ворчу про себя. Он даже про галстук ничего не сказал. С тем же успехом можно быть невидимкой, как в этом фильме. Режиссер совещается с новой помощницей по сценарию (предыдущую убил Костелло). Мадд прогуливается в темноте, повторяет реплики, бормочет их под нос. Моллой смеется со ртом, набитым комично громоздким многоэтажным сэндвичем. Он флиртует с яркой девушкой в блестящем костюме танцовщицы.

— Говорю тебе, детка, вместе мы пели бы соловьями.

— О-о, Чик. Это так романтично.

— Ты ж понимаешь, что я про еблю сейчас, да?

— Чик! Ты ужасен!

Шлепает его по руке, но при этом смеется. И Моллой знает, что с ней все получится. Я задумываюсь, как сильно изменились времена и как нам всем повезло, кроме мужчин. Режиссер вызывает всех на места. Моллой откусывает сэндвич.

— Никуда не уходи, — говорит он девушке.

— Ни единым мускулом не пошевелю, Чик. Ну разве что попозже.

— О, детка. Мы с тобой так порезвимся.

Моллой вытирает рот рукавом и шагает в сторону декораций галантерейного магазина, где его уже ждет вошедший в образ Мадд. Режиссер дает команду световикам, и, когда они включают софиты, я смотрю на установку под потолком. Я хочу их предупредить, но не могу — ведь в этом мире я всего лишь бестелесный наблюдатель. Поэтому беспомощно жду неизбежной трагедии. Я мог бы отвернуться, но как единственный зритель фильма обязан смотреть. Я здесь, чтобы запомнить. Я здесь ради Инго. Режиссер говорит «камера», затем «мотор». Мадд и Моллой заходят в декорацию галантерейного магазина, мгновенно перевоплощаются в своих персонажей. Мадд — уверенный и сердитый, Моллой — неуклюжий и виноватый. К ним подходит владелец.

— Это вы новенькие? — спрашивает он.

— Да, — говорит Мадд. — Я Харгроув, а это мой помощник Масгрейв.

— Харгрейв и Масгроув.

— Нет, — говорит Моллой. — Харгроув и Масгрейв.

— Он так и сказал, — говорит Мадд.

— Я вполне уверен, что сказал «Харгрейв и Масгроув», — говорит хозяин, похожий на Вернона Дента, если бы Вернон Дент был марионеткой.

— Видишь? — говорит Моллой. — Опять сказал неправильно!

— Я вижу, что ты споришь с владельцем этого заведения, который проявил великодушие и нанял нас на выходные, — отвечает Мадд.

— Да ни с кем я не спорю. Я просто…

— Ну все, Масгроув, хватит, — говорит Мадд. — Мы тратим время этого джентльмена.

— Я Масгрейв! Ты Харгроув! — настаивает Моллой.

— Боюсь, пацан запутался, сэр, — объясняет Мадд. — Но, как бы то ни было, я его начальник, и я с ним поговорю, уж будьте уверены.