Фредерик Г. Бисмо белый. Настолько белый, что, возможно, скандинав. Высокий, строгий блондин. Похоже, он меня презирает. Возможно, он мне не подходит. Или, возможно, это как раз то, что мне нужно, — милосердная жестокость. Или немилосердная. Возможно, стоит дать ему шанс.
— Скажите, чем я могу вам помочь, — говорит он.
«Это ты мне скажи, — думаю я. — Из нас двоих „мозгоправ“ ты».
— У меня тут кое-какие проблемы, — говорю я.
— Понимаю, — говорит он.
«Что ты понимаешь? — думаю я. — Я еще ничего тебе не сказал. Почему не спросишь, какие именно проблемы? Я что, за обоих должен отдуваться? Всегда должен…»
— Какие именно проблемы? — спрашивает он.
Наконец-то.
— Спасибо, что спросили. Для начала — у меня проблемы с памятью.
Я надеюсь, что он скажет: а, ну, в вашем возрасте это нормально. Не о чем тревожиться.
— Звучит тревожно, — говорит он.
— Правда?
— Вы иногда забываете дорогу домой?
— Нет! Господи боже! Нет! Ей-богу, вы чего!
— Что ж, тогда какие именно проблемы с памятью?
Этот мужик — посмешище.
— Я не могу вспомнить детали фильма, который посмотрел.
— А, — говорит он. — Это ерунда. Фильмы — одноразовая форма искусства.
Я его ненавижу.
— Я кинокритик, и это не только моя профессия, но и страсть, — говорю я.
— Понимаю. Тогда почему бы просто не посмотреть еще раз и не записывать?
— Единственная копия фильма погибла.
— Погибла?
— Да, в ужасном пожаре или цунами.
— Это очень необычные обстоятельства.
— Возможно, — говорю я.
Я не собираюсь болтать с ним по душам. Я сюда не ради светских бесед пришел.
— Что мне делать?
— Почему бы вам не обсудить это с режиссером? Возможно, он помнит фильм?
— Он?
— Она?
— Она?
— Что, это небинарная личность?
— Это мужчина, — говорю я. — Просто забавно, что вы сделали такое предположение.
Этот мужик — динозавр.
— Ну, значит, он. В данном конкретном случае.
— Он мертв.
— Погиб во время пожара?
— Нет, — говорю я.
— Это вы его убили?
— А это вы с чего вдруг взяли?
— Да просто. Закон обязывает спрашивать такие вещи.
— Нет. Я его не убивал. Он умер от старости.
— Понимаю. Что ж, это непростая ситуация.
— Думаете, у меня ранний Альцгеймер?
— Не вижу никаких признаков. Но на данном этапе не могу сказать с полной уверенностью. Если хотите, проведу тест на память.
— Хорошо.
— Он оплачивается отдельно.
— Сколько?
— Семьдесят пять.
— Идет.
Бисмо долго копается в ящиках.
— Надеюсь, время, которое вы тратите на копание в ящиках, не входит в стоимость сеанса, — говорю я.
Он достает буклет.
— А вот и он. Для начала я прочту список из десяти вещей. Потом вы повторите его за мной.
— Хорошо, — говорю я.
Я нервничаю. Что я сейчас узнаю о себе?
— Апельсин, липучка, карандаш, сердцеед, эскалоп, Пурим, браслет-оберег, фестонные ножницы, тромбоциты, вязаная шапочка.
— Апельсин, липучка, карандаш, сердцеед, эскалоп, Пурим, браслет-оберег, фестонные ножницы, тромбоциты, вязаная шапочка.
— Идеально.
— Мне не очень понятно, почему вы называли их «вещами». Сердцеед, Пурим и тромбоциты — не вещи, — говорю я.
— А что это?
— Пурим — это еврейский праздник.
— Но это существительное, так?
— Да, но не вещь, — говорю я. — А сердцеед — это человек.
— Хорошо.
— Тромбоциты — это клетки.
— Вы определенно разбираетесь в определениях.
— Возможно, в следующий раз стоит назвать их «понятиями».
— Я просто следую инструкциям.
— Так говорили нацисты.
— Я не нацист. На что это вы намекаете?
— Просто говорю, — говорю я.
— О чем?
— Нельзя слепо следовать приказам.
— Так значит, теперь инструкции — это приказы?
— Я просто говорю…
— Я знаю, что вы говорите. Евреи всегда говорят…
— Ха! Я не еврей. Интересно, — говорю я.
— Сложно поверить. Розенберг?
— В мире полно Розенбергов-неевреев. Будь вы образованным человеком, вы бы знали.
— Я это знаю. Кроме того, еврейская кровь… передается по материнской линии.
— Передается? Как зараза?
— Я подыскивал верное слово. Это оказалось под рукой.
— Интересно, — говорю я.
— Я пытаюсь сказать, что ваша мать могла быть еврейкой, даже если отец и был Розенбергом христианского происхождения.
— Фамилия моей матери Розенбергер. Это мое среднее имя.
— Хм-м. Интересно.
— Розенбергер тоже необязательно еврейская фамилия.
— Да?
— Не думаю, что вам нужно напоминать, что Альфред Розенберг занимал высокий пост в Третьем рейхе.
— И некоторые допускали, что среди его предков были евреи.
— Розенберг известен своей лютой ненавистью к евреям.
— Евреи известны своей самоненавистью.
— Интересная мысль из уст предположительно нейтрального психолога, — говорю я.
— У меня степень магистра по социальной работе, плюс я сертифицированный специалист по терапии семьи и брака. Тем не менее есть много рецензируемых исследований, указывающих на проблемы евреев с самоненавистью. И вы в качестве примера привели нееврея Розенберга, но при этом не привели ни одного нееврея Розенбергера. Любопытно.
— И последнее: их надо называть людьми еврейского происхождения, а не евреями, — говорю я.
— «Еврей» вовсе не обязательно бранное слово. Разве сами себя вы не называете евреем?
— Если бы я был евреем, а я не еврей, у меня было бы полное право так себя называть. А вы не еврей, поэтому у вас такого права нет.
— Любопытно.