Эдинбургская темница - читать онлайн книгу. Автор: Вальтер Скотт cтр.№ 111

И вот закончена работа,

Стирает фермер капли пота,

И тяжко нагруженный воз

Последний стог в амбар увез.

Прохладный вечер. Солнце село,

И мы, свое закончив дело,

Всю ночь танцуем и поем

На славном празднике своем.

Когда куплет закончился, Джини приблизилась к кровати и назвала Мэдж по имени. Но та не узнала ее. Наоборот, больная, словно недовольная тем, что ей помешали, нетерпеливо крикнула:

— Сестра, сестра, поверни меня лицом к стене, чтобы я не слышала больше моего имени и не видела никого из этого гадкого мира!

Сиделка повернула ее, как она хотела, то есть лицом к стене, а спиной к свету. Успокоившись в этом новом положении, она снова запела очень грустно и протяжно, словно стараясь вернуть себе то состояние отрешенности от мира, из которого ее вывели посетители. Мотив, однако, был уже другой и несколько напоминал музыку гимнов методистов, хотя в ритме он перекликался с предыдущей песней:

Если неги полон взор,

Если брачный шьют убор,

Если верности обет

Стер сомнений черный след

И любовь, стряхнув оковы,

Осчастливить всех готова -

Плащ греха сорвав с груди,

Поднимись и прочь иди!

Мелодичность и торжественность напева подчеркивались еще больше трогательными переливами голоса, красивого от природы, и если утомление ослабило его силу, то сделало зато более певучим. Арчибалд, невозмутимый, как все придворные, и равнодушный к музыке, был смущен, если не тронут; хозяйка молочной фермы всхлипывала, а глаза Джини мгновенно наполнились слезами. Сама сиделка, привыкшая к различным сценам смерти, была заметно растрогана.

Больная быстро слабела, о чем свидетельствовали приступы периодически наступающей одышки и слабые, едва слышные стоны — последние признаки уходящей жизни.

Но как только ей становилось немного легче, потребность пения, когда-то, по-видимому, очень сильная в несчастной женщине, брала верх над ее слабостью и муками. И самым удивительным было то, что содержание песен каким-то косвенным образом отражало до некоторой степени ее теперешнее состояние. Сейчас она начала петь отрывок из старой баллады:

Тосклив мой сон, лорд Арчибалд,

Моя постель — как лед,

Возлюбленный неверный мой,

Заутра — твой черед!

Не плачьте, девушки мои,

Мой смертный час пробьет,

Пускай умру я за него.

Он — за меня умрет!

После этого последовала другая песня, более дикая, не такая монотонная и размеренная. Но те, кто присутствовал при этой необычайной сцене, могли разобрать лишь несколько куплетов:

Гордая Мейзи в лесу

Медленно бродит.

Птичка на ветке сидит,

Трели выводит.

«Скоро ли замуж пойду,

Птенчик мой милый?» -

«Шесть кавалеров тебя

Стащат в могилу».

«Кто мне постелет, скажи,

Брачное ложе?» -

«Старый, седой пономарь

В яму уложит».

Будет светить светлячок

Звездочкой малой,

С башни сова пропоет:

«В землю пожалуй!»

На последних нотах голос ее замер, и Мэдж впала в сон, который, по словам опытной сиделки, мог перейти лишь в полное забытье или смертельную агонию.

Предсказание сиделки оказалось верным. Бедная сумасшедшая ушла из жизни, не издав более ни звука. Но наши путешественники не были свидетелями ее конца. Они покинули больницу, как только Джини стало ясно, что умирающая не сможет дать ей никаких дополнительных сведений об Эффи и ее ребенке.

Пойдешь ли ты со мной?

Луна светла, на море тишина,

Я знаю все дороги в океане.

Да. Ты пойдешь со мной.

«Талаба»

Несмотря на крепкое от природы здоровье Джини, ее волнение и усталость, вызванные этими переживаниями, были настолько велики, что Арчибалд счел необходимым дать ей день отдыха в селении Лонгтаун. Напрасно сама Джини протестовала против задержки: доверенный герцога Аргайла был, разумеется, человеком последовательным, а так как в юности Арчибалд готовился к медицинской профессии (по крайней мере он сам так утверждал, имея при этом в виду, что тридцать лет назад в течение шести месяцев растирал в ступке лекарства для старого Мунго Манглмана — хирурга в Гриноке), то проявлял настойчивость во всех вопросах, касающихся здоровья.

В данном случае он обнаружил лихорадочное состояние, и поскольку ему так удачно удалось применить этот научный термин к теперешнему самочувствию Джини, всякое дальнейшее сопротивление оказалось напрасным, да и сама Джини охотно подчинилась его указаниям и даже согласилась лечь в постель и есть кашу на воде, чтобы в спокойной обстановке вновь обрести душевное равновесие.

Мистер Арчибалд был не менее внимателен и в другом отношении. Он заметил, что казнь старухи и страшная судьба ее дочери произвели на Джини такое сильное впечатление, какое нельзя было объяснить только проявлением обычного человеколюбия. Это было тем более очевидно, что Джини казалась разумной женщиной, с твердым характером, совершенно не склонной к нервным припадкам; и поэтому Арчибалд, не подозревавший о существовании какой-либо связи между протеже его господина и этими злополучными женщинами, за исключением того, что она видела недавно Мэдж в Шотландии, приписал чрезмерное потрясение Джини тому, что эти события напомнили ей об ужасных обстоятельствах, в которых находилась недавно ее сестра. Поэтому он решил принять все меры, чтобы никакие происшествия не смогли вновь вызвать у Джини подобных воспоминаний.

Вскоре Арчибалду представилась возможность осуществить на деле свое намерение. Коробейник, пришедший вечером в Лонгтаун, имел среди прочих своих товаров большой широкий лист бумаги, на котором был отпечатан отчет о «Последней речи и казни Маргарет Мардоксон, о варварском убийстве ее дочери Магдалены, или Мэдж Мардоксон, по прозвищу Мэдж Уайлдфайр, и о ее душеспасительной беседе с его преподобием архидьяконом Флемингом». Опубликование этого достоверного документа произошло, очевидно, на следующий день после того, как они уехали из Карлайла, и так как он имел широкий спрос среди той части населения, которая знала об этих событиях, сей странствующий библиофил поспешил прибавить его к своим товарам. Покупателя он нашел еще скорее, чем предполагал: Арчибалд, весьма довольный своей дальновидностью, купил всю пачку за два шиллинга и девять пенсов, а коробейник, в восторге от такого выгодного сбыта оптом, немедленно вернулся в Карлайл, чтобы закупить новую порцию этого ценного товара.

Предусмотрительный мистер Арчибалд собирался предать огню всю покупку, но она была вовремя спасена еще более предусмотрительной дамой с молочной фермы, благоразумно заметившей, что просто грех выбрасывать столько бумаги, когда ее можно употребить на папильотки, прокладку для шляп и на прочие не менее полезные дела; она пообещала спрятать всю пачку в свой собственный сундук и никогда не показывать ее Джини Динс, заметив при этом: «Но, между прочим, мне не очень по вкусу такие неженки. Она могла бы уж привыкнуть к мысли о виселице за все это время и не устраивать такого переполоха из-за всякой ерунды».