Интересная Фаина - читать онлайн книгу. Автор: Алла Хемлин cтр.№ 19

Фаина пробовала писать буквы из самой своей головы, а не как показано в раскладках. Но в голове у Фаины своих букв не было. А картинки были, хоть Фаина не умела эти картинки выпустить на бумагу.

Фаина мечтала научиться рисовать из головы.

Елизавета сказала Фаине, что из головы умеют сильно мало людей, потому и не надо тратить силы на баловство.

В новиковском доме на стенках было много картинок, в основном там жили люди и лошади с собаками. У картинок были толстые и тонюсенькие рамы. Фаина придумала, что это заборы, и по силе возможности отколупывала кусочечки — на случай, если кто из людей или лошадей с собаками захочет выйти на улицу посмотреть или что.

* * *

И вот после заборного треска Фаина вышла на улицу и оказалась перед самой женщиной.

Фаина приложила руки к своему сердцу и попросила у женщины прощения за помеху в труде.

Женщина засмеялась и сказала, что у вас, барышня, такие черные руки, как будто вы, барышня, тоже рисовали уголечком, и что, где же ваша, барышня, бумага.

Пока женщина говорила, Фаина смотрела на бумагу. На бумаге был мост и были лестницы туда-обратно. Но это был не сухой мост, а другой, и дома вокруг были не такие, а другие, и люди были тоже другие. Фаина сразу поняла, что женщина умеет рисовать из своей головы, а не из голой видимости перед своими глазами.

Эта умелая женщина получилась художница по имени Боровикова-Лесовская.

Боровикова-Лесовская была совсем нестарая бездетная вдова с хорошим капиталом и деревянным домом на фундаменте в обкладку. Боровиковский дом стоял по-соседски с новиковским, и Боровикова-Лесовская давно знала Елизавету, с годов, когда Елизавета считалась женским педагогом и учила барышень в гимназии. Боровикова-Лесовская тогда называлась Щукина-Рыбальская Серафима.

Боровикова-Лесовская знала про воспитанницу у Елизаветы — Фаину и жалела сиротку. Когда Фаина сломала забор и вышла на вид, Боровикова-Лесовская не испугалась, а только подумала, что зря Елизавета не успокоилась в своей физкультуре на девочках.

Сама Боровикова-Лесовская уважала немца Фребеля, который придумал для детей активность и даже прописывал беготню напеременку с ручными трудами. Из науки уже давно известно, что немцы всегда знают предел. Елизавета немца Фребеля уважала еще раньше, чем Боровикова-Лесовская, но Елизавета не знала предела ни в чем, тем более ни в ком.

И вот Фаина попросилась смотреть, как художница рисует.

Боровикова-Лесовская сказала, что покажет Фаине, что только надо предупредить Елизавету.

Боровикова-Лесовская посоветовала Фаине пойти за забор и сильно помыть руки мылом.

Еще Боровикова-Лесовская сказала, что Фаине не надо тревожить Елизавету поломанным забором и знакомством с незнакомой женщиной, тем более на улице.

Боровикова-Лесовская пообещала сама прийти к Елизавете поговорить про уроки рисования для Фаины.

Назавтра Боровикова-Лесовская пришла и поговорила с Елизаветой.

Боровикова-Лесовская сказала Елизавете, что уже давно хотела зайти по-соседски, что как обожала Елизавету в гимназии, так не перестает обожать по сей день. Что Елизавету в гимназии обожали все девочки, что особенно девочки обожали у Елизаветы приседания в разные стороны и холодные обтирания всего на свете. Боровикова-Лесовская сказала Елизавете, что Елизавета перед всем городом — святая за то, что оставила у себя в доме чужую сиротку; что сейчас же всему городу надо стать на два колена, говорить спасибо и молиться на Елизавету. Сказала, что Бог уже сказал свое спасибо Елизавете — послал Елизавете для поддержки мужа Серковского, а это такой столб, прямо дуб…

Елизавета слушала Боровикову-Лесовскую и куталась в новую шелковую шаль с канарейками и канарейской бахромой почти что до самого пола.

Потом Елизавета и Боровикова-Лесовская заговорили на два канарейских голоса.

Фаина стояла возле двери с другой стороны, смотрела в дырочку от ключа и слушала.

Пока Боровикова-Лесовская говорила Елизавете по-человечески, Фаина понимала все слова, хоть и волновалась, почему от Боровиковой-Лесовской не слышно слова про рисование.

По-канарейски Фаина не понимала, но решила, что про рисование надо говорить как раз по-канарейски и что надо бежать за пониманием к попугайчику.

Фаина развернулась и побежала.

Но у Фаины не побежалось далеко. Фаина от волнения повернулась не через те плечи, споткнулась на ровном месте и упала возле двери головой вперед. Интересно, что Фаина могла никуда и не поворачиваться, а сразу открывать двери головой. Но человеку не дано такое знать.

Фаина, где упала, там и встала, тем более двери открылись шире ширины плеч, и уже пора было говорить «здравствуйте» Елизавете и Боровиковой-Лесовской тоже.

Фаина тихонечко сказала:

— Здравствуйте.

Елизавета и Боровикова-Лесовская даже не моргнули Фаине ни одним глазом или ухом из своих четыре плюс четыре, потому что как раз обсуждали кнопки «Страсть испанца» для дамской одежды, которые продавали в «Пассаже» и про которые в объявлении обещали такой щелк, от какого у мужчин разбегается весь остатний разум.

Потом Боровикова-Лесовская сказала Елизавете, что в доме Мангуби на Тираспольской устроился зубоврачебный кабинет госпожи Швехвель, что Боровикова-Лесовская как женщина будет ходить к госпоже Швехвель, тем более сильно удобно прогуляться до Дитманов, попить чаю с пирожным или булочкой, как раз за дорогу эфир из головы хорошо выветрится на все стороны света.

А Елизавета сказала Боровиковой-Лесовской, что у женщины лечить зубы не будет, потому что перед женщиной Елизавете стыдно сидеть с открытым ртом, что доктор Гуревич использует не эфир, а морфин или кокаин, что в аптеке у Адлера продаются особые шанхайские капли для сладкого сна, что Адлер нарочно ночью зажигает фонарь у себя на улице, чтоб кому надо знал и приходил…

Фаина стояла на одном месте и ничего из канарейства не слушала, потому что уже не ожидала слова про рисование, а ожидала замечаний про свое нехорошее поведение. По опыту Фаина уже знала, что про чужое поведение люди всегда говорят на понятном языке, тем более Елизавета.

* * *

И вот Боровикова-Лесовская начала учить Фаину и проучила до самого 1899 года. Дальше дело не пошло, потому что Елизавета назначила Фаине новую жизнь с заливкой.

Фаина все схватывала у Боровиковой-Лесовской из рук. Как вести линию, как закручивать круг, как рисовать все на свете из глаз или из головы.

Елизавета попросила Боровикову-Лесовскую не учить Фаину рисовать людей без одежды, а если что, тогда прикрывать нескромность.

Фаина научилась рисовать и карандашом, и уголечком, и разными красками.

Особенно Фаина тянулась к краске на воде. Фаина рисовала и смывала — вода к воде. Потом Фаина опять рисовала — новое и другое.