Женщины Девятой улицы. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Габриэль cтр.№ 74

Страница

На Фултон-стрит, где жил Барни, в жилом доме городские власти открыли приют-убежище для малоимущих матерей-одиночек. В это же здание на набережной в тени Бруклинского моста постепенно просочились художники, поэты и актеры ^[928]. Четырехэтажное строение было обвито сотами из пожарных лестниц, а на первом этаже прохожих не слишком убедительно зазывала вывеска гриль-ресторана и бара «Франклин» с пропущенными в названии буквами. Однажды, еще во время весенних каникул в художественной школе, Джоан навестила Барни в его квартире над «Франклином» и уехала оттуда совершенно другим человеком.

А еще Джоан пробудилась для нового стиля живописи. Вскоре после возвращения в Чикаго она довольно загадочно пишет: «Живопись абстрактно опирается в моем разуме на некую полуоформившуюся идею, куда идти дальше» ^[930]. А еще две недели спустя она объявила, что ее живопись «без малейшей передышки совершила прыжок в абстракцию…» ^[931].

Во время тех нью-йоркских каникул Джоан с Барни, конечно, много ходили по галереям, а тогда, в марте 1947 года, в городе проходили весьма впечатляющие выставки, в том числе выставка Горки в галерее Жюльена Леви и первая персональная выставка Марка Ротко у Бетти Парсонс. Джоан жадно впитывала творчество и атмосферу, и ей хотелось еще и еще. Поэтому ее возвращение в Иллинойс получилось совсем коротким — она собрала все свои студенческие призы и уехала обратно в Нью-Йорк.

Ничто не связывало ее с Чикаго, кроме традиций, и не было на свете места, где она хотела бы быть больше, чем в Нью-Йорке. И вот одной глубокой ночью Джоан и ее подружка-художница Франсин Фелсенталь погрузились в автомобиль и отправились в Бруклин ^[932].

Первые дни Джоан потратила на то, чтобы наверстать упущенное с Барни. Во время его ухаживаний в Чикаго и коротких встреч после того, как он уехал из дома, их сексуальная жизнь была чрезвычайно интенсивной. Барни не был первым любовником Джоан, но он был ее первым долгосрочным партнером. Так что, судя по всему, несколько недель после ее возвращения пара львиную долю времени провела в постели. Именно в тот период Барни сделал цикл фото Джоан в стиле ню — потрясающие образы, не менее чувственные, нежели образы какой-либо классической одалиски. В той скромной квартирке на Фултон-стрит внимание Джоан, оторванной от привычной ей доселе жизни, всецело сосредоточилось на двух вещах, о которых она мечтала больше всего: на любви и на творчестве. В сущности, спустя годы Джоан Митчелл скажет, что ее творчество и есть любовь ^[933].

Барни тогда был сильно занят работой над своим фильмом, и у Джоан оказалось достаточно времени, чтобы побыть в одиночестве и заняться живописью, но это представлялось очень трудной задачей. Каждое новое место в ее жизни — будь то Оксбоу, Чикаго или Мексика — приводило к новому витку в творчестве.

В Нью-Йорке она все более углублялась в абстракцию, но это были всего лишь детские шажки в сторону данного стиля. Ей чего-то не хватало. В Мексике основным источником вдохновения для нее служили яркие люди на живописных улицах. В Оксбоу у нее были для этого пейзажи и обнаженная натура. В Нью-Йорке же в ее распоряжении оказались только километры бетона, правильные углы зданий и она сама. И эта «она сама» оставалась для нее тайной. Это была Джоан, которую вырвали из комфорта и безопасности привычной ей среды, Джоан без собственной идентичности.

В Чикаго ее считали вундеркиндом; а в Нью-Йорке она была никем, юной особой со смелыми мечтами и большими амбициями в огромном городе, в котором подобные надежды куда чаще разбивались в прах, нежели воплощались в реальность. «Может быть, когда-нибудь в дивном новом мире уверенность в себе будет продаваться в бутылках», — писала Джоан Барни в том году ^[934]. Но пока этого не произошло, Джоан приходилось пробиваться самой. В одиночку у нее это не получалось, и потому она поступила так, как делали до нее многие другие заблудившиеся творческие души. Она отправилась в школу Ганса Гофмана ^[935].

Джоан с сознанием собственного долга вскарабкалась по потертым ступеням в его мастерскую, но оказалась совершенно не готова к тому, с чем она там столкнулась. «Я не поняла ни единого сказанного им слова и ушла оттуда в полном ужасе», — вспоминала она потом ^[936]. Вообще-то на самом деле некоторые слова старого учителя и художника она все же разобрала, но никак не могла с ними согласиться.

Он говорил об отталкивании и притяжении, он просто стирал рисунки учеников с бумаги резинкой, приговаривая при этом: «Вот так надо». В зале прямо перед нами сидела обнаженная натурщица, а он говорил: «Так, этот угол тут, а этот вот здесь». Я это и сама видела, но разве я обязана писать натуру именно под этим углом?.. И я не могла не задавать себе вопросы: ну почему, почему, почему?.. ^[937]

Страница