Минерва - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Манн cтр.№ 29

Он был настроен воинственно и готов во имя достоинств мира взяться за нож.

— Вы, мой милый, большой реалист и только ради поэтического эффекта выдаете себя иногда за обманутого рыцаря из дома La Mancha. И несмотря на ваши расчеты, вы так невинны, полудитя, — бессознательный соблазнитель; это-то и плохо. У вас такая благомыслящая манера опутывать женщин поэтическим миросозерцанием, пока они не начинают сами себя считать богинями. Но о каждой в отдельности вы без дальнейших доказательств думаете самое оскорбительное. Я, мой милый, поступаю как раз наоборот. Я сознаюсь, иногда я выражал сомнение по поводу оборотной стороны жизни всех этих красавиц, но каждая в отдельности для меня неприкосновенна. Что вы думаете, я лучший человек, чем вы! О, я очень рад, леди Олимпия любит только меня, а все остальное клевета.

Якобус подумал: «Что за нездоровое воодушевление!»

Он спросил:

— А Клелия?

Зибелинд топнул ногой.

— Клелия тоже высоко порядочная женщина, вы не будете отрицать этого.

— Конечно, нет, — беззвучно сказал Якобус.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — все раздраженнее восклицал Зибелинд. — Но разве бедная женщина виновата в этом? Как раз только что я был свидетелем того, как она выказала благороднейшее презрение своему отвратительному мужу за то, что он осмелился заподозрить в Сан-Бакко старческую похоть по отношению к этому мальчику. Она высоко порядочная женщина. Но она во власти какого-то обольщения… Сознайтесь, наконец, что, несмотря на ваши поэтические фразы, вы считаете всех женщин просто…

— Вы знаете, кем, — докончил Якобус.

Зибелинд минуту размышлял. Затем, подняв брови, тихо и коварно осведомился:

— И герцогиню?

— И герцогиню! — вырвалось у художника. Он багрово покраснел, повернулся и ушел.

Когда он вошел в соседнюю комнату, леди Олимпия взяла его об руку. Она повела его по залам и заговорила о приятных воспоминаниях, связывающих их.

— Да, да, — рассеянно повторил он. — Мы тогда очень приятно развлекались.

— Нам следовало бы начать сначала, — сказала она. — Сегодня как раз опять такой вечер. Лагуна заглядывает в окна. Здесь снова со всех сторон шепчутся о любви.

В конце концов, она объявила, что ее гондола ждет.

Он уклонялся с отвращением, поглощенный горькими мыслями. Он бранил себя самого:

«Что ты утверждал о герцогине, негодяй? Какую безумную наглость позволил ты себе сказать о ней этому дураку? И зачем! Чтобы похвастать! Только потому, что сегодня утром ты наговорил ей множество вещей, которые было бы лучше оставить про себя, которые она к тому же уже знала, — и которые в новый момент пониженной вменяемости ты все-таки повторишь ей опять!»

— О, я чувствую это! — громко вздохнул он. И леди Олимпия, приписавшая его чувства себе, увлекла его за собой. — Теперь я обманываю еще и беднягу Зибелинда. А он в своем блаженном экстазе назвал меня другом! Как все это смешно и жалко.

И ему доставило удовольствие еще омрачить печаль своих безнадежных желаний мыслью о горьких чувствах других.

Герцогиня стояла одна в дверях террасы, отвернув лицо. Она не хотела больше видеть ни опустившегося мужа, ни любовницы, бессильно смотревшей вслед своему художнику, исчезавшему с искательницей приключений, ни слепого безумца, который, потея и хромая, носил свое воображаемое счастье по пустым кабинетам.

Вдруг она услышала за собой голос Сан-Бакко:

— Герцогиня, вы прекрасны. Наша Паллада становится все прекраснее. Как это возможно? Чем старше я становлюсь, тем больше растет моя нежность к вам. Она обогащается всей той любовью, которую я раньше расходовал в походах за свободу.

Она неподвижно смотрела перед собой.

— Я не поверил бы, что могу любить вас еще глубже, герцогиня, — сказал он. — Но я почувствовал это сегодня, в ту минуту, когда приобрел друга.

Она молчала.

— Сегодня вечером, — в вашем доме и как бы из ваших рук, герцогиня, я получил друга, равного которому у меня не было, кажется мне, и в лучшей юности. Не правда ли, Нино? О, такие люди, как мы, чувствуем это уже при пожатии руки. А уж при фехтовании и подавно. При фехтовании сейчас видно, кто вероломен и кто прям душой; видно и то, кто в состоянии забыть себя и выступить за дело: будь это только из любви к славе или же потому, что герцогиня Асси так прекрасна. Не правда ли, Нино, она прекрасна?

Наступила пауза. Потом юношеский голос, звонкий и дрожащий, произнес:

— Да, она прекрасна.

Герцогиня медленно обернулась и улыбнулась им обоим. Она знала, что Сан-Бакко не говорил ей ни одного нежного слова, не прочувствовав его так же по-детски и искренно, как его тринадцатилетний товарищ. Они стояли перед ней, обнявшись. Старик обхватил шею мальчика, а отрок обвивал рукой талию ментора.

— И благодарна вам, — сказала она и не могла продолжать. Затем она докончила:

— Вы не знаете, как вы мне нужны именно сегодня…

Он сейчас же выпрямился, его голос стал звонким и повелительным.

— Я нужен вам? Разве не сказано в нашем старом договоре, что когда бы вы ни позвали меня…

— Тише, тише. Мне нужны были ваши добрые слова. Теперь все хорошо. Скажите мне еще: что я для вас и что для вас Нино?

— Встреча с другом освежает мою любовь к владычице. Мой взгляд ищет вас, герцогиня, и останавливается на сиянии над вашими волосами: и в то же время я чувствую, что у меня есть друг. Что из того, что он дитя. Если бы он был у меня прежде, на полном приключений пути моей жизни, где столько приходилось голодать, торжествовать, скрежетать зубами, проливать кровь, — не правда ли, Нино, мы были бы теми друзьями, которые выливают последний стакан вина, потому что ни один не хочет отнять его у другого, которые обнявшись взбираются на Капитолий, которые умирают от одной пули, потому что у них одно сердце… Это удивительно, я не знаю почему я сегодня вечером так возбужден и мечтательно настроен. Ведь ничего не случилось.

«Нет, пока ничего», — подумала герцогиня.

Она слегка вздрогнула от мягкого вечернего ветерка; она склонила голову и подставила ему лоб. Слушая старика, она все время чувствовала на себе взгляды мальчика, восхищенные и безгранично преданные. Они падали на ее лицо, руки и всю фигуру, мягкие, сладостные и немного усыпляющие, как журчанье маленького фонтана. Она смутно чувствовала соблазн этих милых прикосновений, этих слов, этих взглядов — и не сопротивлялась ему. Сан-Бакко заметил:

— Но между мной и Нино, между лучшими друзьями, лежит вся жизнь.

Она, точно во сне, подумала, что это самые глубокие слова, какие когда-либо произносил Сан-Бакко.

— По крайней мере, тот период, когда перед человеком открыты возможности.

— Какие?

— Все. Когда возможно все. Период мужской зрелости.