— Хорошо, я останусь с тобой.
У меня нет сил, даже улыбнуться сыну. Отлично, он меня услышал. Пожалуй, хватит заниматься самолечением — придётся ехать в больницу. Сейчас. Только измерю температуру.
39,3.
Это уже серьёзно. Не сбивающаяся температура, озноб, кашель с прожилками крови, насморк, боль в горле, слабость — всё это неутешительные признаки.
До больницы я сама не доеду.
— Марат!
Я почти хриплю, снова раскашлявшись. Эти спазмы отнимают у меня последние силы — к щекам приливает волна жара, а тело охватывает озноб. Надо мной нависает испуганное лицо ребёнка. В его серых глазах плещется ужас и нерешительность.
— Сынок, возьми мой телефон, он в кармане пальто. Позвони в «Скорую помощь».
— Сейчас!
Мальчик исчезает, и до моего слуха лишь доносится топот его ног. Сейчас, главное — не упасть в обморок, дождаться приезда врача. Не хочу пугать сына.
Марат приносится с моим телефоном в руках, и я шепчу:
— Там есть номер. Поищи в телефонной книге, я назвала его «Скорая помощь». Давай, скажи, что мне очень плохо — высокая температура. Адрес помнишь?
— Помню, сейчас!
На мою голову будто надели глиняный горшок — вокруг темно, и до меня доносится голос мальчика, очень глухо. Но я слышу — он вызывает для меня врача. Всё хорошо, должны скоро приехать.
— Вызвал, сказали, что приедут. Но у них ещё несколько вызовов, сказали ждать!
Ждать? До меня с трудом доходит смысл сказанного. Сколько ждать? Мне так плохо, что я могу умереть! Прямо тут, на глазах у своего недавно обретённого ребёнка!
Я пытаюсь ворочать языком, чтобы спросить у мальчика, сколько нужно подождать — но у меня ничего не выходит — язык меня не слушается. Руки трясутся, а ног я вообще не чувствую — словно атрофировались.
Передо мной возникает озабоченное лицо Марата, он, кажется, начинает трясти меня за плечо. Точно, я чувствую его сильные пальцы на своём теле, но не могу даже погладить его по голове, чтобы хоть как-то успокоить.
— Тебе плохо? Очнись! Мама!
Мама! Это слово фейерверком взрывается в моём мозгу, и из глаз мгновенно брызгают слёзы. Мальчик назвал меня мамой! Неужели? Господи, это бесценно!
— Мама, ты слышишь меня?
Хочу кивнуть, прижать к себе ребёнка, успокоить — но не могу. На глаза наплывает белая пелена, мне становится тяжело дышать, и я проваливаюсь в обморочное состояние.
Глава шестнадцатая
— Настя, очнись!
Чьи-то сильные руки раздают мне пощёчины, и я морщусь от боли. Чёрт побери, кто этот сумасшедший, и что ему нужно от меня? Неужели, он решил, что я — боксёрская груша? Наверняка, на моей тонкой бледной кожи останутся синяки…
— Эй, не смейте трогать её!
Марат. Голос моего сыночка я узнаю из миллиона остальных голосов. Значит, он рядом. Это уже хорошо. Заступился за меня, мужчина мой…
— Слушай, ты позвонил мне, и я приехал. Теперь пытаюсь привести её в чувство. Не мешай. Лучше найди её паспорт, мы едем в больницу. Мне страшно оставлять её в таком состоянии, она может умереть!
Голос Павла Ивановича раздаётся в тишине моей гостиной, и я поспешно открываю глаза, словно вынырнув из какого-то омута. Что? Пашка здесь, у меня дома? Вместе с моим сыном? Как так вышло?
В нос ударяет запах дорогого парфюма Павла Ивановича, и я понимаю, что, наконец, нос стал дышать. Мужчина сидит рядом со мной, и трясёт за руку. Потом он вскакивает с места, и начинает нарезать круги по гостиной, как загнанный зверь, смотря на меня.
— Очнулась?
Я пытаюсь задать хоть один из интересующих меня вопросов, но понимаю, что мой язык отказывается повиноваться — я слишком слаба, и могу только вращать глазами, оглядывая всё вокруг.
Киваю.
— Это хорошо!
— Вот, я нашёл паспорт!
Мальчик размахивает моим документом перед лицом олигарха, и расплывается в счастливой улыбке. Мужчина забирает паспорт из его рук, засовывает документ во внутренний карман своего пальто, и подходит ко мне.
— Надо её одеть. Тащи свитер, джинсы и сапоги.
Марат поспешно выбегает из комнаты, а Павел Иванович нагибается надо мной:
— Что, очнулась, Снегурочка? Здорово же ты меня напугала. Я думал, ты умерла. Когда этот малец позвонил мне, я ехал в аэропорт, встречать тестя с тёщей. В итоге отзвонился им, сказал, что у меня форс-мажор на работе, и рванул к тебе!
— Спасибо.
Мне удаётся прохрипеть слова благодарности, и я понимаю, что горло по-прежнему сильно болит. Кашляю, и хватаюсь за живот — уже все мышцы болят от этого изнуряющего кашля!
Мальчик приносит мою одежду, и Пашка начинает меня одевать. Я чувствую себя куклой — мне сложно даже пошевелиться, настолько я ослабла. Да ещё и кожа влажная от пота — одежда с трудом налазит.
— Раздевать тебя намного проще!
Пашка морщится, пытаясь натянуть джинсы на мою попу, и крякает от натуги. Я заливаюсь краской — понял ли эту фразу мальчик? Мужчине следует себя тактичнее вести себя при ребёнке.
Наконец, олигарх взваливает меня на плечо, как мешок с картошкой, и выносит из квартиры. Марат захлопывает входную дверь, и бежит следом, на ходу нахлобучивая шапку.
Мужчина поворачивается к ребёнку, и нахмуривается:
— А ты куда? Я в больницу её повезу, там ничего интересного нет. И там не детский сад — никто нянчится с тобой не будет!
— А со мной и не надо нянчится! И вообще, я уже не ребёнок! Я давно в школу хожу!
— Да? И сколько же тебе лет?
— Девять с половиной!
Я слышу этот разговор, и закрываю глаза. Вот-вот, всё раскроется. Пашка не дурак — он быстро всё сопоставит, как только поймёт, что это — мой сын.
— О, ну да, это в корне меняет дело, поехали!
Насмешливый тон Павла Ивановича заставляет меня улыбнуться, но сын, будто этого не замечает — он топает за нами.
Мужчина выносит меня на улицу, и укладывает на заднее сидение своего внедорожника. Марат садится рядом с ним на переднее сидение, и пристёгивается. Олигарх заводит мотор, и я слышу, как визжат шины.
— А как тебя зовут?
— Марат. А вас?
— Павел Иванович. А ты разве не знал? Ведь как-то умудрился мне позвонить. Как же я записан в телефоне у Анастасии Игоревны?
Выдыхаю. Чёрт побери, сын сейчас выдаст меня с потрохами!
— Я набрал ваш номер, потому что вы — последний, с кем она разговаривала. Но там не имя было написано, а фамилия — Александров. Я вообще подумал, что вы — с работы.