Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Волобуев cтр.№ 20

* * *

На первый взгляд, старая Польша возрождалась из пепла. Представители польских властей нанесли визит вежливости митрополиту; в марте 1945 года мессой в вузовском костеле святой Анны открылся учебный год в Ягеллонском университете, причем на церемонии открытия рядом с главнокомандующим Михалом Роля-Жимерским и министром просвещения Станиславом Скшешевским сидел архиепископ Сапега, а хор исполнил религиозный гимн «Gaude Mater Polonia» («Радуйся, Мать-Польша!»), написанный в честь святого Станислава Щепановского ^[127].

Но все эти расшаркивания перед обычаем не могли заслонить того факта, что к власти в стране приходили случайные и малоизвестные люди. Своим высоким положением они были обязаны исключительно тому человеку, который ранее отнял у Польши добрую половину территории и расстрелял польских офицеров в Катыни (об этом растрезвонили по всему миру немцы, обнаружившие в 1943 году жертв расправы). Правительство же, которое сами поляки до недавних пор считали своим, больше не имело веса в глазах московского деспота. Дипломатические отношения, едва налаженные в 1941 году, не выдержали Катынского удара и были разорваны. Сталин торопливо сколачивал новое руководство Польши из недобитых им же коммунистов и тех, кто согласился с ними сотрудничать. Лидер просоветских сил Владислав Гомулка, торжествуя, бросил в лицо «лондонцам» в июне 1945 года: «Власть, однажды полученную, не отдадим никогда… Можете кричать, будто льется кровь польского народа, будто Польшей управляет НКВД, мы не свернем с этого пути» ^[128].

А в Москве тем временем судили предводителей подполья – ту самую Делегатуру, чьи представители приходили смотреть спектакль Театра рапсодов в оккупированном Кракове. Обвинения: шпионаж, диверсии против Красной армии, а еще – о жестокая прихоть судьбы! – попытка заключить союз с Третьим рейхом.

«Нам не нужны Вроцлав и Щецин!» – гремел из Лондона премьер-министр эмигрантского правительства Томаш Арцишевский, отзываясь на весть о том, что Польше перейдут Силезия и Померания ^[129]. Оно и понятно – с Польшей эти города не роднило ничего, кроме нескольких упоминаний в летописях. Другое дело – Вильно и Львов. В польской душе они занимали третье место после Варшавы и Кракова.

Без кресов нет польской культуры. Поэт Адам Мицкевич и композитор Михал Огинский, фантаст Станислав Лем и музыкант Чеслав Немен – все они оттуда. Даже вождь польского восстания 1794 года Тадеуш Костюшко родом из-под Бреста. На виленском кладбище в могиле матери погребено сердце Юзефа Пилсудского. Во Львове раскинулось кладбище «орлят» – юных новобранцев, защищавших город от большевистских атак в 1920 году. Там же принес свой знаменитый обет Деве Марии Ян II Казимир.

Эти знаменитые строки Адама Мицкевича с полным правом могли теперь повторить миллионы простых поляков. Переселенцы с кресов – крестьяне и лавочники, профессора и рабочие – хлынули в центральную и западную Польшу, неся с собой щемящую ностальгию по Второй республике и ненависть к коммунистам, согнавшим их с родных мест. Этих людей легко было распознать по «восточному» акценту, смягчавшему шипяще-скрежещущие звуки польского языка. Сам Пилсудский говорил с таким акцентом!

Войтыла сталкивался с этими людьми постоянно. Краковская газета «Тыгодник повшехны» («Всеобщий еженедельник»), в которой он печатал свои тексты, была основана как раз выходцами из Вильно и Львова. Немало уроженцев тех земель работало и в Люблинском католическом университете, где Войтыла преподавал в пятидесятые годы. В Краков переехало из Львова Польское теологическое общество, объединявшее богословов и ученых, интересовавшихся христианской философией. Наконец, краковскую епархию после смерти Сапеги возглавил изгнанный из Львова архиепископ Эугениуш Базяк. Много позже, вспоминая Базяка, Иоанн Павел II скажет: «Его епископское служение Промыслом Господним выпало на время большой исторической трагедии. Разве не было трагедией то, что произошло вследствие ялтинских решений? Разве не являлось трагедией для пастыря вынужденное расставание с древней столицей латинских митрополитов, достопочтенной львовской кафедрой, со столькими прекрасными святынями этого города и с самой архиепархией?» ^[131]

Кресы постоянно напоминали о себе – в разговорах, воспоминаниях, трудовых биографиях. Смириться с потерей Вильно и Львова было очень трудно. В 1944 году Армия Крайова попыталась обозначить там свое присутствие, штурмуя оба города одновременно с советскими войсками. Закончилось это разоружением аковцев красноармейцами и отправкой в Сибирь всех, кто не захотел вступать в новую польскую армию, собранную Сталиным из бывших ссыльных ГУЛАГа (так называемую «армию Берлинга» – по имени ее первого командующего). «Кинуть ядерную бомбу – и во Львов вернемся с помпой», – популярное присловье в Польше конца сороковых годов.

Однако о Львове мечтали не только поляки. Организация украинских националистов (ОУН) в первые дни нацистской оккупации тоже попыталась установить в городе свою власть, а потерпев неудачу, ушла в подполье. В 1943 году она сформировала Украинскую повстанческую армию (УПА), которая летом провела акцию по «очищению» Волыни от польского населения – по сути, геноцид. Поляки не сидели сложа руки и отвечали кровавыми налетами на украинские деревни. Особенно этим прославились боевые формирования эндеков, не подчинявшиеся руководству Армии Крайовой. При этом немало как поляков, так и украинцев отметились убийствами евреев, которым мстили якобы за всеобщую поддержку советской власти (самые известные случаи произошли в Едвабне и Радзилове под Белостоком летом 1941 года, где местные поляки сожгли десятки своих еврейских соседей в овинах). В свою очередь спасшиеся в СССР польские евреи, возвращаясь после разгрома фашизма на родину и обнаруживая враждебность соседей, тем охотнее декларировали преданность новой власти, которая только и могла их защитить. Непропорционально высокий процент евреев в госбезопасности и руководящих структурах послевоенной Польши слишком бросался в глаза, укрепляя тем самым штамп о «жидокоммуне»… Получался замкнутый круг насилия и ненависти.

Польша конца сороковых – как огромный табор. Страну, словно тачку, передвинули на двести километров западнее, а внутри нее все так и бурлило: из СССР прибывали эшелоны «кресовых» поляков и евреев; с присоединенных земель поголовно выселяли немцев, на их место переводили поляков с тех же кресов и украинцев, депортированных в 1947 году; города заполнялись толпами крестьян, спешивших устроиться на возводимые тут и там заводы и фабрики, а заодно избежать коллективизации, которой все ожидали со дня на день. Марксисты с помощью Красной армии и НКВД устанавливали монополию на власть, беспощадно уничтожая своих противников. Для них не существовало разницы между немцами и родными антикоммунистами: все проходили по категории «врагов», нередко сидя в одних и тех же тюрьмах (например, шеф бюро информации АК Казимир Мочарский делил камеру смертников с палачом варшавского гетто Юргеном Штропом). Первый краковский эшелон с арестованными подпольщиками-аковцами, фольксдойчами и обычными преступниками выехал на восток уже в марте 1945 года ^[132].