Филэллин - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Абрамович Юзефович cтр.№ 73

Обширность горизонта – вот что подействовало сильнее всего. На краю скалы от высоты и восторга захватило дух. День был ясный, в прозрачном воздухе ранней осени глаз не встречал никаких ограничений, кроме собственной слабости. Криднер сориентировал меня по сторонам света, это позволило разложить все открывшиеся передо мной картины по четырем разделам, чтобы надежнее сохранить их в памяти. На севере раскинулись городские кварталы с встающей над ними громадой Ликабеттоса; на востоке, минуя ворота Адриана, уходила в Элевсин известная даже мне, профану, священная дорога элевсинских мистерий; на западе темнел холм Ареопага с двумя пещерами, где находилась темница Сократа; наконец, на юге взгляд скользил по домикам Пирея, по игрушечным корабликам в порту, по сверкающей морской синеве, и упирался в отдаленные возвышенности Саламина или Эгины. Криднер не мог точно сказать, какой из двух этих островов мы видим.

Возле северного портика Парфенона он подвел меня к деревянному щиту, поставленному на ножки и покрытому черепичным навесом. На нем белели несколько бумажных листков с архитектурными абрисами и комментариями к ним, но львиную долю поверхности занимало выполненное темперой изображение какого-то здания с колоннадой и массивным куполом. Фронтон и пилястры были выполнены в стиле прусского эллинизма, а нахлобученный сверху купол выглядел уступкой палладианской традиции.

Криднер красноречиво молчал, давая мне время изучить рисунок. Я понял, что с первых минут нашего пребывания здесь он хотел показать мне именно его, но не посмел сделать это до осмотра главных достопримечательностей.

“Что за здание?” – спросил я, не сумев прочитать пояснительные надписи без забытых в гостинице очков.

“Будущий дворец короля Оттона. Архитектор – знаменитый Карл Шинкель из Берлина”, – ответил Криднер.

Мой вопрос, где будет построен этот дворец, его удивил.

“Так вот же, – указал он на колоннаду перед дворцом, составлявшую с ним единое целое. – Не узнаете? Это же Парфенон, просто все разрушенные колонны восстановлены”.

“Неужели, – не поверил я, – королевский дворец собираются построить на Акрополе?”

Оказалось, что да, на том самом месте, где мы стоим.

Я не филэллин и никогда им не был, но пылавший в тысячах сердец огонь любви к Греции коснулся и меня. Теперь он потух, дым рассеялся, и видно стало, что из него родилось это нелепое сооружение с Парфеноном в качестве галереи у парадного входа.

“Вы же сами говорили, – напомнил я Криднеру, – что король неустанно печется о сохранении памятников греческого искусства”.

“Да, – смутился он, – но я, собственно, хотел поговорить с вами о другом. Когда-то я прислал вам рисунок баронессы с просьбой передать его государю. Она запечатлела видение, снизошедшее на нее в Крыму во время молитвы духа, помните?”

Я сказал, что письмо с рисунком помню, но сам рисунок забыл.

Он махнул рукой в сторону щита: “Баронесса изобразила в точности то, что у вас перед глазами. Будущий дворец Оттона – копия храма, который в ту ночь она видела на Акрополе. Она сочла его символом грядущего братства народов, храмом всех христианских исповеданий, поэтому купол на ее рисунке – с крестом. Здесь креста нет, вот и все различия, если не считать кое-каких декоративных деталей”.

“Да, бывают удивительные совпадения”, – признал я.

“Совпадения? – вскинулся Криднер. – Таких совпадений не бывает. Ma tante обладала не просто обычной человеческой проницательностью. В молитве духа ей являлось будущее. Вспомните, – начал он загибать пальцы, – сбылось ее предсказание о бегстве Наполеона с Эльбы. Идем далее: она предупреждала государя, что за отказ помочь грекам Бог накажет его подданных, и произошло наводнение двадцать четвертого года. Исполнилось и ее пророчество, что гибель Греции придет из Египта”.

“Разве оно исполнилось?” – усомнился я.

“Почти, – нашелся Криднер. – Чистая случайность, что Ибрагим-паша не завоевал всю Грецию. Если бы ему это удалось, Англия, Франция и Россия не стали бы ввязываться в войну. К счастью для греков, в Афинах, под Акрополем, Ибрагим-паша был ранен каким-то филэллином. Он потом долго болел и не сумел завершить столь успешно начатую кампанию”.

“Выходит, баронесса ошиблась”, – резюмировал я не без злорадства.

“Не спешите с выводами, – предостерег он меня. – Видите ли, баронессе открывалось предначертанное нам на небесах, а не то, что происходит с нами в жизни”.

“Разве это не одно и то же?” – спросил я.

Он улыбнулся: “Вам когда-нибудь гадали по руке?”

Я ответил, что нет.

“Хироманты знают, – сказал Криднер, – линии на левой руке говорят о том, какая вам была уготована судьба. На правой – как в действительности сложилась ваша жизнь. Баронесса смотрела только на левую руку…”

“Жарко, я устал”, – прервал я его и зашагал обратно к Пропилеям.

“Если бы покойный государь послушался ее и двинул армию против турок, он был бы жив, – догнав меня, продолжал говорить Криднер. – Баронесса хотела его спасти…”

Мы уже были в воротах. Возле столика с билетами нам пришлось обогнуть немолодого мужчину в немецком платье и круглой греческой шапочке. Он грудью напирал на преграждавшего ему проход билетера и что-то гневно выкрикивал, апеллируя к столпившейся вокруг публике. В какой-то момент его лицо показалось мне знакомым, но я не придал этому значения. Чем дольше живешь, тем больше убеждаешься, что пресловутое многообразие человеческой природы – не более чем миф. В молодости мы видим в людях то, что отличает их друг от друга, в мои годы – то, что делает их похожими. Последнего куда больше.

“Чего он хочет?” – спросил я у Криднера.

“Хочет пройти на Акрополь. Не хочет покупать билет, – изложил он суть его претензий. – Говорит, пролил здесь кровь, его законное право – ходить сюда без билета. Не он должен платить королю, а король – ему”.

Появились двое солдат в голубых греческих мундирах с белой фустанелью. Они с двух сторон взяли буяна под локти, проволокли шагов десять вниз по дороге, не давая ему вырваться и не обращая внимания на его вопли, затем отпустили. Один, помоложе, напоследок слегка поддал ему ногой под зад. Скандалист в бессильном бешенстве харкнул вслед обидчикам, и вместе со слюной изо рта у него вылетела короткая энергичная фраза, явно не на греческом языке. По этой тарабарщине я его и узнал. Числом слов, ритмом и начальной буквой она повторяла главное наше матерное речение, но звучала еще гаже. Тысячу лет назад, в Перми, эти три слова попались мне в его следственном деле и так прочно запали в память, словно в предвидении сегодняшней встречи их вы́резали у меня на сердце.

Вскоре сидели за столом у Мосцепанова. Судя по дорогим обоям, посуде с клеймом “Баварский кофейный дом” и мебели итальянской работы, дела у него шли неплохо. По дороге сюда я узнал историю его жизни после нашей встречи в Перми, заодно вышла из мрака злосчастная тайна, которую он хотел раскрыть государю. На ней-то и взошло его благосостояние: из нефти, доставляемой ему откуда-то с Кавказа, он приготовлял масло для неугасимых лампад и поставлял его в церкви и монастыри вплоть до афонских. Остатки продавал в лавке на улице Эрму.