Слишком много и всегда недостаточно - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Л. Трамп cтр.№ 48

Меньше чем через неделю после того, как мы вручили документ душеприказчикам, Джек получил письмо от Лу Лаурино, низкорослого жилистого цепного пса от юриспруденции, заведовавшего имуществом деда. Они аннулировали медицинскую страховку, которую Trump Management предоставляла нам с момента нашего рождения. В семье Трампов все имели такие. Мой брат зависел от этой страховки – ему нужно было оплачивать немалые расходы на лечение сына. Когда Уильям впервые заболел, Роберт обещал Фрицу, что они обо всем позаботятся – надо всего лишь посылать счета в офис.

Отмена наших страховок (инициатива принадлежала Мэриэнн) не добавила им денег; это был всего лишь способ причинить нам дополнительную боль и сделать наше положение еще более отчаянным. К тому времени Уильяма уже выписали из больницы, но у него все еще сохранялась предрасположенность к судорогам. Это не раз приводило к остановкам сердца, настолько серьезным, что без сердечно-легочной реанимации он бы просто не выжил. Ему по-прежнему требовался круглосуточный медицинский уход.

Все члены семьи знали об этом, но ни один из них не возразил, даже моя бабушка, которая как никто понимала, что ее тяжелобольному правнуку дорогое медицинское обслуживание, возможно, будет необходимо пожизненно.

Нам с Фрицем ничего не оставалось, как подать еще один судебный иск – о принудительном восстановлении медицинской страховки Уильяма. Для этого потребовалось получить письменные показания и заявления под присягой врачей и медсестер, лечивших Уильяма. Это отняло много времени и нервной энергии, не говоря уже о собеседованиях сторон у судьи.

Лаурино обосновывал отмену страховки, во‐первых, тем, что у нас не было никаких оснований ожидать того, что страховой период будет длиться вечно. Это скорее был разовый подарок, которого нас удостоил наш добросердечный дед. А во‐вторых, он приуменьшал тяжесть состояния Уильяма и настаивал на том, что круглосуточно дежурившие медики, которые неоднократно спасали его жизнь, – это не более чем неоправданно дорогие няни. Если Фриц и Лиза беспокоятся, что с их младенцем может случиться еще один приступ, сказал он, им следует освоить приемы сердечно-легочной реанимации.

Письменные свидетельства врачей нам никак не помогли. Я не могла поверить, насколько ужасным переговорщиком оказался Джек. Он был непоследователен и то и дело отклонялся от главного. Несмотря на то, что мы с Фрицем подготовили для него длинный список вопросов, он почти никогда к нему не обращался. Роберт, гораздо более спокойный, чем во время нашего последнего разговора, постоянно делал акцент на неприязни деда к моей матери как на главном основании лишения нас наследства; Мэриэнн раздраженно называла нас с братом «заочно присутствующими внуками». Я вспоминала все ее телефонные звонки в Дом, когда я навещала бабушку; теперь было понятно, почему она никогда не просила бабушку передать мне привет. Мой дед, говорила она (совершенно игнорируя историю последних десяти лет), был в ярости оттого, что мы никогда не бываем у бабушки. По-видимому, моему деду также не нравилось, что Фриц всегда ходил без галстука, а я в подростковом возрасте носила мешковатые свитера и джинсы. В своих показаниях под присягой Дональд ничего не знал или ничего не мог вспомнить – стратегическая забывчивость, которую он применял много раз, чтобы уйти от ответственности или избежать более тщательного расследования. Все трое в своих письменных показаниях утверждали, что мой дед обладал острым умом до самой своей смерти.

В это время Элизабет столкнулась с другом семьи, который позднее передал их разговор моему брату. «Ты можешь себе представить, что делают Фриц и Мэри? – спросила она его. – Их заботят только деньги». Конечно, в завещаниях все сводится к деньгам, но в семье, где существует только одна ценность, завещания еще и про любовь. Я думала, что Лиз должна бы была это понимать. У нее не было никакого влияния на эту ситуацию. Ее мнение никого, кроме меня и моего брата, не интересовало, и все же было больно от того, что она строго придерживалась общей линии. Даже молчаливый, бессильный помочь союзник был бы лучше, чем полное отсутствие поддержки.

Прошло два года, счета на оплату услуг адвоката копились, а к каким-либо договоренностям мы не приблизились ни на шаг. Нужно было решать, хотим ли мы судиться со своими родственниками. Состояние Уильяма оставалось тяжелым, а суд потребовал бы такой энергии и концентрации, которой у брата на тот момент просто не было. Скрепя сердце, мы решили пойти на внесудебное урегулирование.

Мэриэнн, Дональд и Роберт отказывались договариваться, пока мы не согласились продать им долю активов, которую унаследовали от нашего отца, – его двадцать процентов в «мини-империи» и «бесценной» аренде земли.

Мои тети и дяди предоставили Джеку Барноски оценку собственности, и на основании этих цифр они с Лу Лаурино договорились о сумме урегулирования, которая, скорее всего, основывалась на сомнительных цифрах. Джек утверждал, что при внесудебном решении это лучшее, на что мы можем рассчитывать. «Мы знаем, что они врут, – сказал он, – но это их слово против вашего. Кроме того, все наследство вашего деда составляет не больше тридцати миллионов долларов». Это было лишь десятой частью от оценки, данной Робертом газете New York Times в 1999 году, что, в свою очередь, оказалось лишь четвертью от реальной наследственной массы.

Без сомнения, Фред верил в то, что моему отцу были предоставлены те же средства, привилегии и возможности, что и Дональду. И не его вина, что Фредди упустил свой шанс. И если, даже несмотря на все это, мой папа оказался никудышным добытчиком, то нам с братом очень повезло, что были трасты, до денег в которых наш отец при жизни не смог добраться. Что бы после этого с нами ни происходило, это к Фреду Трампу никакого отношения не имеет. Он свой долг исполнил; мы были никак не вправе ожидать большего.

В разгар юридических разбирательств я получила известие о том, что 7 августа 2000 года, после непродолжительной болезни, в больнице Еврейского медицинского центра Лонг-Айленда скончалась моя бабушка. Ей было восемьдесят восемь лет.

Если бы я знала, что она болеет, то, думаю, постаралась бы ее навестить. Но тот факт, что она не захотела увидеться со мной, показателен в смысле легкости, с которой мы отпустили друг друга. После того последнего звонка мы больше никогда не разговаривали, точно так же, как и с Робертом, Дональдом, Мэриэнн и Элизабет. Мне так и не пришло в голову, что стоит попытаться.

Мы с Фрицем решили поехать на похороны бабушки, но, сознавая, что будем нежеланными гостями, мы стояли в одном из переполненных помещений в задней части церкви Marble Collegiate. Вместе с несколькими охранниками Дональда мы смотрели службу по монитору системы видеонаблюдения.

Надгробные речи были замечательны лишь тем, чего сказано не было. Было много размышлений на тему о воссоединении дедушки и бабушки на небесах, но о моем отце, их старшем сыне, который уже почти двадцать семь лет как умер, никто не упомянул вообще. Он даже в некрологе моей бабушки не появился.

Я получила копию завещания бабушки через несколько недель после ее смерти. Она была точной копией завещания деда, с одним исключением: из раздела завещательных отказов для внуков нас с братом удалили. Мой отец и вся его фамильная линия теперь были, в сущности, стерты.