В самом худшем случае — явятся со временем в ментовку, скажут: «Я видел(а) в день убийства, как из леса выходил гражданин с пакетом в руке». — «Опишите вышеозначенного гражданина». — «Лица я не видел, но черная бейсболка, черная майка и черные спортивные штаны». И всё.
Ищи-свищи. Сколько тысяч или даже сотен тысяч чуваков в столице и в области носят черные бейсболки и черные майки? Как в старинной песенке пелось: «В Москве сотни тысяч, чьи брови вразлет, и полмиллиона курносых»
[3].
Когда он шел по окольной улице поселка по направлению к своему лимузину, вдруг откуда-то залаяла собака. Он чуть не подпрыгнул. Она разорялась где-то за оградой, захлебывалась лаем. Надо же, именно сейчас! Когда он шел на дело, к лесу, ее слышно не было. Черт! И без этой тявкалки нервы звенят, как струны.
И вдруг — надо же такому негодяйству случиться! — навстречу ему шествует кто-то. Женщина. Пенсионерка. В чудной кокетливой шляпке, что особенно странно для дачи. Полусумасшедшая — как многие старички, что проживают в загородных поселках, да еще у леса. Особенно если одинокие.
Он поравнялся с ней. Старательно глядел в сторону от нее. Не след, чтобы она заметила лицо. И услышала голос.
Слава богу, в российских, бывших советских поселках не принято ни с кем здороваться. Не Германия, чай, не Америка.
Но дама ласково, любезно протянула, растягивая гласные и указывая на пакет:
— Грибкиии пошли-и?
Он сначала даже не понял, о чем она. Потом выдавил, старательно отворачиваясь:
— Да, сморчков набрал.
— Ой, а мооожно посмотре-еть? — с приветливым любопытством нацелилась она к пакету.
— Нельзя! — грубо оборвал он и переложил ношу в другую руку, от дамочки подальше.
А что он ей еще мог ответить? «Пожалуйста, смотрите, тут у меня, в пакете, окровавленная одежда и нож»?
Пенсионерка опешила, а он стремительно пошел подальше от нее.
Наконец скользнул в машину. Он не видел и не чувствовал, смотрит ли тетушка ему вслед. Лучше бы нет.
Темная иномарка, пусть и с заляпанными номерами, — улика посерьезней. Поэтому он рывком открыл водительскую дверцу, бросил мешок с вещдоками на пассажирское сиденье рядом. Только тут, в зеркала заднего вида, заметил: дама в шляпке вслед ему не глядит. Шествует себе в сторону опушки. Не дай бог, прямо сейчас увидит кровь, полицию вызовет. Ай-ай-ай. Надо скорее валить.
Он сорвался с места и проехал по дачной улице метров триста. Женщина так и не оглянулась ему вслед. Слава богу.
Перед выездом на межпоселковую дорогу он еще раз тормознул. Снял с ног одни кроссовки, переобулся в другие. Те, что побывали на месте убийства, сунул все в тот же пакет. Туда же полетели и перчатки, которые до сих пор оставались на руках.
Он вышел из авто и переложил мешок в багажник. Пакет с уликами.
Держать его в машине было опасно. Сейчас остановят, обыщут. Окровавленная одежда, нож. Тут не отвертеться. На минуту вновь нахлынула паника. Выбросить! Просто выкинуть в мусорный контейнер! Или прямо на улицу!
Нет, нельзя! На одежде и ноже и ее кровь, и его ДНК. С нынешними методами криминалистики их немедленно свяжут друг с другом. Оставить пакет — выдать ордер на собственный арест. Подписать себе будущий приговор.
Преодолевая паническую атаку, он завел мотор, поехал. В движении стало легче.
В навигаторе он заранее проложил маршрут до собственной дачи. Опять по возможности в обход камер.
Получалось в целом очень удобно.
— Где вы были шестнадцатого мая сего года?
— Ммм, дайте вспомнить. Да, это был четверг, я не работал и поехал с утра на дачу. Да, на собственную дачу.
— Во сколько конкретно вы выехали?
— О, очень рано. Еще и шести не было.
— А когда на место прибыли?
— Часов около десяти.
— И что же так долго? Какое расстояние между вашей квартирой и дачей? Километров тридцать, сорок?
— Я немного покатался. Заехал в «Макдоналдс», перекусил. И что-то меня сон одолел. Заехал в лесок да покемарил минут сорок прямо в машине.
И пусть доказывают.
Главное — ведь его с покойницей ровным счетом ничего не связывает.
Всегда для убийства важен мотив. А у него мотива нет. Отсутствует как класс.
Однако пока он ехал, толкался по подмосковным пробкам, все равно временами накатывало. А вдруг все-таки его тормознут? И машину досмотрят? Нет, этого нельзя будет допускать ни в коем случае, грудью лечь поперек багажника, ордер на обыск требовать. А вдруг уже нашли труп? Та самая бабка в шляпке обнаружила и теперь звонит во все колокола?
Когда спустя час он наконец добрался до дачи, то немедленно, едва успев загнать авто в гараж, достал вещдоки, развел в бочке огонь. В бочке он заранее, еще в выходные, приготовил нарубленные сухие сучья. И даже позаботился тогда же накрыть их сверху фанеркой от дождя. Восхитился сам собой: «Какой я предусмотрительный!»
Огонь разгорелся довольно быстро. Он бросил в него пакет с одеждой и наушниками. И «левый» телефон.
Жаль, немного повоняет пластиком, вызывая неудовольствие соседей.
Соседи у него — борцы за экологию. Да он и сам терпеть не может, когда пластик жгут. Но чего не сделаешь, чтобы избавиться от улик.
— А что это, не от вас ли дымом вчера воняло?
— От меня, батенька, от меня. Представляете, сучья сухие жег, да выронил по ошибке пустую пластиковую бутыль в огонь. И воняет, а вытащить горячо. Пока за водой бегал, она и прогорела.
Впрочем, что планировать! Всего все равно не предусмотришь.
Надо просто быть готовым к любой неожиданности. И не зевать.
Он ушел в дом, сделал себе двойной — нет, даже тройной бурбон со льдом. Стал попивать, прихлебывать.
Вещи скоро прогорели. В горе углей и золы осталось лишь лезвие ножа. Лучшее — враг хорошего, и он не собирался его доставать и куда-то прятать: закапывать, топить. Все равно огонь, скорее всего, уничтожил на лезвии остатки чужого ДНК, да и его собственные — тоже.
Римма
Римма ехала на дачу к Юлии Игоревне Камышниковой, в девичестве Порецкой, будучи в раздрае и полнейшем недовольстве собой. Что получается, думала она. Столько лет она убила на этого несчастного Пашу Синичкина, исполняла роль девочки на побегушках, подай-принеси-унеси, и вот теперь, аллилуйя, наконец, дослужилась до собственных заданий. Итак: ей поручено съездить на дачу, опросить свидетельницу. А дальше? А завтра? Так и прикажете ей бегать за Пашкой — и одновременно по его поручениям? Никакой доли в бизнесе Синичкин не предлагает, да и под венец больше не зовет. Хватит, прожили они вместе едва ли не год и разбежались, достал он ее — и, как она тогда полагала, расплевались навсегда, на веки вечные. Но нет! Прошел год в разлуке, и такая тоска обуяла, что не стерпеть, и снова ее потянуло — и к работе, сыску несчастному, и, главное, к Пашке. И как итог: опять она оказалась на тех же позициях, что и много лет назад, когда желторотой студенткой впервые постучалась в дверь с распечатанной на принтере табличкой «Детективное агентство “ПАВЕЛ”». И в результате окончила заочно юридический, а психологию любимую забросила. Второе — карьеру не сделала, гением сыска не стала, собственное дело не открыла; и, наконец, третье — мужем или хотя бы постоянным бойфрендом не обзавелась. А ей ведь уже за тридцать, и часики, как говорится, не просто тикают — бьют набатным.