Эффект Лазаря - читать онлайн книгу. Автор: Елена Радецкая cтр.№ 20

– Никогда не видела живого Босха, – рассказывала она. – Нашла! «Сад радостей земных»! Первое, что поразило – маленький размер триптиха. Там изображено такое множество лиц и событий, что я думала, он огромен. Стала рассматривать всю эту фантастику, а сама тороплюсь, впереди у меня целый список картин, которые нужно найти. И вдруг, представь себе, что вижу? Никогда не угадаешь. Там наша «заначка на черный день»! Наша сова!

Томик раскрыла альбом Босха, который привезла из Мадрида, и показала. На левом крае центральной части триптиха я увидела две фигуры, застывшие в изящном паучьем танце. Четыре пляшущих ноги, четыре руки: две разведены по сторонам, две подняты. На верхнюю часть фигур надет фантастический цветок, и все это оплетено гибкими ветками с ягодами и цветами, а венчает группу – наша сова, в окружении воздетых рук. Только держат они красные ягоды, а не погремушки, как у нас.

Наша «заначка» была переделкой фрагмента «Сада радостей».

– Каков стервец! – рассмеялась Томик. – Я думала, талантище, символист! А он мелочь у великих по карманам тырил. Кстати, знаешь, что символизирует сова у Босха? Она не является символом мудрости. Это вестник несчастья!

– Еще лучше… А чего ты радуешься? Накрылась «заначка».

– Ничего не накрылась. Это аллюзия. Может, конечно, в цене картина упала, а может, наоборот. Но мы-то ее продавать не собираемся?

– А зачем нам вестник несчастья? – спросила я.

– Мы не суеверны.

– Как же ты раньше не заметила подставу?

– Когда я училась, таких альбомов не было, смотрела, что было. Не рассмотрела.

Когда я думаю о Томике, какой она была, у меня на душе становится тепло и печально, потому что все в прошлом. Теперь я часто испытываю к ней остро-негативные чувства. Она обидела и предала меня пьянством, оскорбила своей недостойной старостью, я нахожусь в состоянии постоянного дискомфорта, потому что жду какого-то несчастья, какое может случиться с пьяным. Несчастья и позора.

Года три назад она в мастерской упала с лестницы и сломала руку, а в скором времени Варлен загремел в больницу с инфарктом. Естественно, вести прежний образ жизни ему не светило, и в связи с этим я уговорила мать вставить торпеду, то есть подшиться. Для того чтобы совершить эту процедуру, велено было пять дней провести в трезвости. Эти дни мать жила у меня, я ее пасла, а потом Лидуша, подруга детства, за руку сводила ее в медучреждение, где ей в спину вшили антиалкогольную капсулу. Строго предупредили: ничего спиртного, даже кваса, валериановых и других капель, если они на спирту. Иначе – кирдык!

Помню свое состояние – гора с плеч! Варлен после больницы месяц где-то отбыл реабилитацию, а потом сладкая парочка воссоединилась. Некоторое время они водили меня за нос, потом я заподозрила, что дело нечисто, нагрянула к ним – точно! В кухне толпа бутылок.

Я была в ужасе. Позвонила в контору, где ее подшивали. Что, спрашиваю, теперь будет, если она пьет подшитая? А ничего, говорят, не будет, только внутренние органы посадит.

А им, алкоголикам, плевать на внутренние органы, на родных людей, на совесть.

– Рассматривала фотки своих предков, – говорит по телефону Шурка. – Хотела выставку сделать, как у тебя. Но все хорошие приклеены в альбом.

– А ты нарисуй родословное древо. – Говорю осторожно, чтобы не спугнуть доверительный тон. – У вас в роду был знаменитый химик. И бабушка твоя в химии была крупной фигурой.

– И монахиня у нас была. Ее после революции расстреляли.

– Не просто монахиня, а игуменья, настоятельница монастыря.

– Какого монастыря?

– Узнай у матери.

– Она не помнит. И где ее расстреляли и похоронили, не знает. Как это узнать?

– Ладно, спрошу у Томика. А ты порыскай в Интернете, может, там о ней что-нибудь есть.

– Так я имени ее не знаю. Монахини ведь меняют имена, когда в монашество вступают. Какое имя искать? – Смеется. – Вообще-то я никакого не знаю.

Хотела позвонить матери – поздно. Ей желательно звонить в первой половине дня, пока они еще не нагрузились.

Впервые я столкнулась с составлением родословного древа в пятом или в шестом классе. Нам задали его нарисовать. Я не слишком озадачилась, я озадачила Томика. Она стала звонить в Пушкин тете Тасе, потому что у той были собраны все сведения о родственниках и даже нарисовано это самое древо. Увы, тетя Тася оказалась где-то в другом городе, на конференции, и была недосягаема, так что никакой помощи Томик не получила. Мы сели с ней над тетрадным листом, она нарисовала какую-то тумбу, а на ней кружок. В кружке написала: «Василий». Ниже: «Поп».

– Это ствол дерева, – пояснила она. – Поп Василий – наш прародитель, самый главный, потому что самый первый, о ком известно. Он жил в станице Алексеевской, в Харьковской губернии, в середине девятнадцатого века. Никого более старого не знаю, но и так сойдет. Вряд ли в вашем классе кому-то известна его родословная с пятнадцатого века, хотя можно придумать что угодно, начиная с первобытно-общинного строя. Где-то у меня есть записи с датами рождения и смерти, но их нужно искать. Проще сочинить.

– Не надо сочинять, – возразила я. – Пусть будет по правде.

– А по правде – так…

Пень с именем прародителя украсился четырьмя ветвями, и в основании их Томик тоже нарисовала кружки, а в них имена: Степан, Онуфрий, Арсений, Михаил. Это были дети Василия, те четыре брата, которых судьба занесла из станицы в Петербург, где они и осели.

– Степан основал род Костика, Онуфрий – Лильки, Арсений – тети Таси. Нашим был самый младший брат, Михаил, заложник Чумного форта.

Нашу ветвь Томик уснастила кружками с именами моих предков. Первым был Михаил, последней – я. Опальный член семейства, Борис Чернышев, тоже был вписан, поскольку бабушка Вера не от святого духа родилась.

Остальные ветви украсились по большей части безымянными кружками, словно воздушными шариками. Между ними Томик изобразила листву.

– Может, эти пустые кружки вообще не нужны?

– Нужны. Они дают представление о том, что Михаил был в семье не единственным. Пусть древо будет пышным.

Теперь требовалось сочинить пояснительный текст, кто есть кто.

– Пиши просто, – велела Томик. – Жили-были четыре брата…

В эту самую минуту от описания родословной нас оторвал звонок в дверь, и Томик пошла открывать. Пришла ее подруга Лидуша. Я любила ее с детства, как родственницу. Оказалось, Лидуша пришла праздновать защиту кандидатской, она принесла с собой плоскую бутылочку коньяка, бананы, шоколадные конфеты и много суеты, которая постоянно ее сопровождала. Я поняла, что с родословной ничего не получится. Томик спросила, можно ли отложить до завтра. Нет, нельзя, ответила я, надувшись. Тогда она объяснила Лидуше задачу и поинтересовалась: