По всему городу скрывались евреи, которым также требовалась помощь. Немцы уже вывезли десятки тысяч людей в Польшу, но некоторые не явились на регистрацию, почуяв угрозу. Темис зачастую возвращалась в Патисию через безопасные дома, оставляя в подъездах кульки с едой. Те, кто бежал от немцев и их шпионов, прятался у Лелы Караяннис и ее помощников: сеть Сопротивления раскинулась по всем Афинам. Темис лично не встречалась с жертвами нацистского террора, но знала, что помогает им.
Темис старательно исполняла свои обязанности, храня в памяти образ Фотини. Вдруг она спасет чьего-то ребенка, брата, друга – ради этого стоило рисковать. Как-то в июле она неторопливо шла по улице своего района, держа в руке записку с необычным содержанием. Там не было адреса, где оставить еду. Никаких инструкций. Просто говорилось: «Продолжай идти. Не оборачивайся».
Когда она прочла это, руки затряслись, а ноги еле донесли ее до конца улицы. Она знала, что следует вести себя непринужденно, будто ничего не произошло, просто идти вперед, возвращаясь домой окольным путем.
На следующий день Танасис с некоторым злорадством сообщил, что немцы арестовали женщину из их района.
– За шпионаж и подрывную деятельность, – сказал он.
Темис сразу же поняла: он говорит о Леле Караяннис. Должно быть, кто-то предал ее. Возможно, сам Танасис донес на соседку. Темис старалась выкинуть эту мысль из головы, но с каждым днем она становилась все более недоверчивой и отдалялась от семьи.
Когда Танасис рассказывал об этом, дверь распахнулась. Темис ожидала, что сейчас впорхнет Маргарита, на высоких каблуках и с искрящейся улыбкой алого рта. Вместе этого в сумрачном свете перед ними предстал Панос.
С его исчезновения прошло больше года, и Темис радовалась так же сильно, как злился Танасис.
– Значит, ты выжил? – резко спросил брат.
– Не могу поверить! – сказала Темис, крепко обнимая Паноса. – Ты вернулся!
Тот ничего не сказал. Темис не сразу поняла, в каком он ужасном состоянии, но когда обняла брата крепче, правда стала очевиднее. Выпирающие кости едва не разрывали туго натянутую кожу, лицо и руки Паноса покрывали язвы.
Танасис отпрянул.
– Нужно промыть раны, – сказала Темис, подведя брата к стулу.
Она быстро набрала кастрюлю воды и потянулась к склянке с солью:
– Похоже, в некоторые попала инфекция.
Панос молча повиновался. Когда он снял рубашку, обнажились длинные глубокие рубцы на спине. Поначалу он говорил мало, только вздрагивал, когда сестра промывала раны.
– Тебя били хлыстом? – спросил Танасис.
Панос взглянул на брата. Ответ был излишним. Танасис вышел из комнаты.
Темис переполняли вопросы, но она знала, что сейчас не время задавать их.
– Слава богу, ты вернулся, – тихо сказала она. – Слава богу.
Пока она ухаживала за братом, домой вернулась бабушка.
– Панагия му! – воскликнула пожилая женщина. – Панос! Где ты пропадал?
Она говорила с ним так, будто он опоздал на ужин. Вдруг бабушка заметила, чем занята Темис, и поморщилась при виде глубоких воспаленных ран.
– Агапе му, агапе му… – в слезах проговорила кирия Коралис. – Бедный мой мальчик…
Вскоре он рассказал все подробности. В горах Паноса задержал солдат из «батальона безопасности» и передал немцам. Несколько месяцев юноша сидел в тюрьме Хайдари, неподалеку от дома.
– Нас каждый день били, – пробормотал он. – Дверь временами открывалась, и одного из нас забирали. Мы никогда не знали, чья очередь.
Со страданием на лице Панос пересказывал события прошлых недель. Он знал многих, кого казнили в Кесариани, и теперь терзался угрызениями совести, что его не было среди них.
Темис уложила брата в постель, но вскоре на прохладных свежих простынях проступили пятна крови, просочившиеся от ран. Последующие дни Темис провела вместе с братом, а он рассказывал о месяцах подпольной борьбы, о своем аресте и нечеловеческих условиях в тюрьме. В свою очередь Темис поведала о своем небольшом мятеже против оккупантов, и они вместе погоревали по отважной Караяннис.
Маргарита держалась на расстоянии, глядя на брата с отвращением.
Танасис тоже старался не приближаться. Он даже спал на диване, чтобы не делить с Паносом комнату.
Пока Панос медленно набирался сил, немцы постепенно теряли позиции. После поражений на Восточном фронте и наступления русских немцы были вынуждены оставить Грецию. В октябре 1944 года Германия вывела войска из Афин, но, двигаясь на север, солдаты оставляли после себя лишь руины, уничтожая дороги, мосты и железнодорожные пути.
Мнения по поводу окончания оккупации в семье сильно разделились.
Темис, давно мечтавшая об этом, очень обрадовалась. Теплым солнечным днем в середине октября она присоединилась к толпе людей, которые потоком шли по улице Академии по направлению к площади Синтагма, издавая счастливые возгласы и размахивая флагами.
Идя обратно до квартиры по разрушенным улицам, она осознала, что можно уже не вздрагивать на каждом шагу. Лелу Караяннис казнили в сентябре, за несколько дней до новостей о выводе немецких войск. Возможно, эту женщину предал кто-то, живший с ней на одной улице. Пусть чужие солдаты и ушли, но остались другие враги.
По пути домой Темис проходила мимо церквушки Святого Андрея. Там она заметила букетик белых цветов, оставленных на пороге. Она с любопытством наклонилась и прочла на записке: «Эллада. Покойся с миром».
Темис замерла. Автор этой записки был прав. Теперь наступил мир, но Греция, которую она знала, погибла. Мир и смерть. Смерть и мир. Одно не отменяло второго.
Темис поднялась и окинула взглядом древнее здание, пережившее оккупацию турков и немцев.
Темис знала, что иногда бабушка посещала церковь, но прошедшие мрачные годы отдалили девушку от Бога. Она уже давно не заходила в это здание.
Девушка толкнула дверь. Ее потрясенному взору предстало обветшалое внутреннее убранство, освещенное пламенем тысячи свечей. В переднем ряду неподвижно сидела одинокая женщина, облаченная в черное. Темис посмотрела на ее голые костлявые ноги, выпирающие вены, видные даже в полумраке.
Пространство было размером с гостиную в квартире семьи Коралис, стены были сплошь расписаны ликами святых. В неровном свете Темис изучала их. Учительница по закону Божию как-то попыталась объяснить классу термин хармолипи, и ее лекции внимали тридцать равнодушных учеников. Теперь Темис прониклась значением этого слова. Радость и боль. Они отражались на лицах всех святых, смотревших на нее. Она поняла, как часто видела проявление этой эмоции. Спустя несколько лет Темис все же осознала, что́ тщетно пыталась передать им учительница – чувство, притаившееся в невыразимой глубине глаз, в положении губ, твердом подбородке, наклоне головы. В библейском понимании это означало «радость искупления», достигнутую через «жертвенность и скорбь». Мир и смерть, надежда и отчаяние жили бок о бок, неотделимые друг от друга.