Бейсболист положил руки себе на бедра (себе, не красотке, это важно) и принялся вращать тазом. По «ламбаде» он бы точно получил «незачет». Затем мужик хрустнул шеей, наклонился вперед, прогнулся в пояснице, и тут я все понял: это была зарядка. При этом он так красноречиво поглядывал на красотку, что я аж весь вспотел от неловкости за него. От его отжиманий всех нас спасла станция метро «Партизанская», на которой бейсболист вышел. Он покидал вагон с таким загадочным видом, будто и в самом деле уходил в Измайловский парк партизанить.
Между «Семеновской» и «Электрозаводской» с богиней приключился очкарик. На очкарике была модная в девяностые «кожанка», висевшая на нем, как на спинке стула. Очкарик тоже долго разглядывал себя в дверях вагона (снял бы очки, дурачок, так бы в отражении лучше получился, по себе знаю), потом бросил мусорный бессодержательный взгляд на красотку и пропал, пропал навеки. Вместо того, чтобы выпрямиться, очкарик скукожился. Я приготовился к очередному уроку физкультуры, но очкарик пошел дальше своего предшественника: все-таки очкарик, а значит, человек мыслящий.
Он достал из кармана ключи с автомобильным брелоком и, вознаграждая красотку томными взорами, принялся вертеть эти ключи на пальце. Пару раз они у него падали. Очкарик крутил ключи так быстро, что я никак не мог разглядеть на них логотип автопроизводителя. Видимо, это все же был не «Кайен». Ведь если бы это был «Кайен», очкарик наверняка просто повесил бы ключи себе на шею, как медаль. Скрытая драматургия его поступка легко читалась: очкарик достал из кармана ключи, чтобы показать красотке, что здесь, в метро, он в общем-то случайно, и где-то там, на парковке (нет, почему на перехватывающей, на платной, жутко дорогой) у него припаркован почти «Кайен». На мой вкус, слабенькая такая попыточка, да еще и вторичная: Джо Триббиани в «Друзьях» исполнял то же самое гораздо артистичнее. На «Электрозаводской» очкарик порывисто выскочил, на прощание метнув в богиню фирменный мужской взгляд из серии «ну и стой здесь, как дура, одна».
На «Курской» в вагон вошел клен ты мой опавший, клен заледенелый и встал между мной и красоткой у дверей, явно собираясь выходить на следующей. Есть такой типаж: из бывших кряжистых дубов. Разные свиньи за годы подгрызли корни, желуди осыпались, листья пожухли. Лет двадцать назад его, мощного и широкого, было не обнять, хотя обнять хотелось. Сейчас же все наоборот.
Опавший клен не стал себя разглядывать (я его понимаю), а сразу поставил красотку к стенке и расстрелял ее трассирующими взглядами. От такого, из бывших, можно было ожидать многого. Я даже мысленно открыл блокнотик, чтобы записывать лайфхаки. Не для жизни, а так, для общей эрудиции (унесите «Библию»). Опавший клен полез в карман и зашебуршил в нем. Неужели, на этот раз все-таки ключи от «Кайена», ахнул я.
Вместо ключей от «Кайена» опавший клен достал из кармана кубик Рубика. Это было настолько неожиданно, что богиня посмотрела в его сторону. Я заметил ее взгляд. И клен заметил. Я оценил его стратегический ход, ведь даже кувыркающегося гимнаста красотка не удостоила и полувзгляда. Клен стал вертеть кубик. Формально то же самое делал очкарик со своими ключами, да и бейсболист со своими бедрами, но тут явно блеснуло интеллектом, а это была существенная разница. Я не сомневался, что сейчас клен на наших глазах соберет кубик Рубика целиком. А это уже неплохой плацдарм. Ну, ок, это хоть какой-то плацдарм.
Но кубик все никак не собирался. По судорожным конвульсиям клена я понял, что тот на ходу скорректировал свою стратегию и теперь пытается собрать хотя бы одну сторону. Но и та не поддавалась. Кубик по-прежнему оставался невыносимо пестрым и несобранным, как жизнь.
И тут я подумал: стоп, парни, а на что вы, собственно, рассчитывали, все трое? Что красотка скажет «о! да ты в такой потрясающей форме, поехали ко мне, мой гимнаст»? Или «да у тебя есть целая машина, покатаешь?» А может быть, «ух ты, какие ловкие пальцы, а я что-то вся такая разобранная в последнее время, собери меня, незнакомец!» Я, конечно, все понимаю, такая женщина – это биологическое оружие, повреждающее мозг за секунду, но носите тогда каски, что ли, я не знаю.
Неумолимо приближалась «Площадь революции», как в свое время и сама революция (по версии большевиков), а клен, кажется, сломал об головоломку палец, потому что тот у него посинел.
– Простите, можно? – спросила у клена красотка.
Весь вагон синхронно повернул к ним головы. Кто-то выглядывал из-за кого-то. Каждому хотелось взглянуть на счастливчика.
Богиня взяла из посиневших пальцев клена кубик Рубика и через минуту вернула его обратно собранным. Клен кивнул ей, словно именно этого от нее и ждал, и вышел на «Площади революции».
Я проехал еще несколько станций: больше к богине никто не подходил.
17. Их похмелье
Столкнулись с женой 1 января на кухне:
– Не смотри, – просит, – я с похмелья.
А сама красавица красавицей. Как такое вообще возможно? Хотелось воскликнуть: тогда пей круглосуточно, дорогая, иначе без похмелья ты и вовсе разорвешь меня своей красотой в клочья.
Метаболизм? Генетика? Добрые феи?
Вот почему-то я до сих пор каждое утро выгляжу как с похмелья, хотя бросил пить пятнадцать лет назад.
Может, женщины пьют какой-то другой, полезный алкоголь?
Одним словом, мир несправедлив.
– Ах, не смотри на меня, я с похмелья, – сказала одна такая, сходила выиграла конкурс «Миссис Вселенная», а потом вернулась к холодильнику за рассолом.
18. Неваляшки
Однажды мама оставила меня лежать на дороге. Просто взяла и бросила.
Дело было в конце семидесятых, зимой, ранним снежным утром по пути в детский сад. Я упал с санок.
Тогда дети часто падали с санок. Их закутывали до сходства с медвежатами, перетягивали патронташами шарфов, шапку напяливали так, что уши скрипели, оставляя узкую бойницу для глаз. В те советские годы по зиме эти человекообразные медвежата устилали путь к детским садам. Существовала даже специальная служба на базе ЖЭКа, которая ездила по дворам и собирала опавших детей. Хотя, возможно, это моя более поздняя фантазия.
Чего стоила история моего бедного дедушки, у которого я выпал из санок на железнодорожные пути. С тех пор бабушка, учительница литературы, стала называть его не иначе как Вронским и пеняла одиноким беззащитным мной на путях при каждом удобном случае. То, что это были не железнодорожные пути в строгом смысле слова, а заброшенная узкоколейка, видевшая последний поезд еще при Александре II, бабушка предусмотрительно оставляла за скобками.
Оказавшись в то утро на обочине в мягком снегу, я не запаниковал, потому что, во-первых, в силу юного возраста еще не знал, что нужно паниковать в мягком снегу, а, во-вторых, я спал. Падение с санок для здорового крепкого малыша вовсе не повод для пробуждения.
Мама заметила мое отсутствие метров через пятьдесят. Эти пятьдесят метров, которые во время моих с ней подростковых конфликтов через много лет разрастались до пятисот, я маме припоминал неоднократно, так что она не раз пожалела об этом своем неосторожном признании. Мама бросилась назад и уже совсем скоро ей навстречу из снежной пелены вышла женщина со мной на руках.