Скорая помощь. Душевные истории - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Звонков cтр.№ 34

Лифт приходит. А он пустой.

Где труп?!

Девчонки заметались в панике. История в руках, посмертный написан, а трупа нет! Что делать?!

Очевидно, что его кто-то выкатил из лифта. Но кто? На каком этаже и главное – зачем?

Никому ничего не говоря, девчонки не торопясь пошли по этажам, заглядывая во все палаты и процедурные.

Первый – ничего.

Второй – тоже.

На третьем они видят, что в коридоре стоит их каталка, а из процедурной доносится свист «дефикарда» ^[18], и кто-то ритмично хекает.

Они осторожно заглянули внутрь.

Врач-интерн делает их трупу непрямой массаж сердца. Изо рта трупа торчит интубационная трубка, подключен кислород, капельница, в центральную вену ^[19] уже капает раствор…

Девчонки встали в коридоре и ждут, пока доктор наиграется с их трупом.

Минут через десять интерн вытер пот и вышел из процедурной. Увидев девчонок-студенток, он доложил:

– Не выходит. Констатирую смерть.

Девчонки кивнули, мол, они не возражают. Спрашивают осторожно, вдруг доктор решит еще чего-то делать или, не дай бог, заведет новую историю.

– Можно забрать?

– А куда вы его хотите?

– В морг. – Они показали историю, и доктор пролистав ее, все понял. Покраснел, но сказал важно:

– Забирайте, конечно.

Девушки опять усадили труп в каталку и уже без приключений доставили к патанатому.

Интерн, выйдя во двор, закурил, и, глядя вслед удаляющейся каталке, сказал подошедшему коллеге:

– Я ведь чего решил? Если человек один в лифте, значит, заехал сам. Заехал и помер. А раз помер сейчас, значит, есть шанс реанимировать. Ну и включил весь комплекс по полной. Хорошо, хоть оборудование оказалось под рукой. А оно видишь как… Накладочка вышла. Бывает!

Студенты-медики на старших курсах развлекаются и тренируют наблюдательность, ставя диагноз, а точнее предполагая его по внешнему виду у случайных прохожих. Это происходит везде, особенно в транспорте, когда есть возможность рассмотреть человека, но при этом его не трогать и не расспрашивать.

У нас в институте это называлось «поиграть в Боткина». Почему в Боткина?

О профессоре популярны байки, где описывается его проницательность и умение ставить диагноз «от порога». Но все это только благодаря фантастической наблюдательности и анализу.

Чего стоит история, в которой пациенту, служащему в Московском Кремле и страдающему «рецидивирующей простудой» (ОРЗ, насморк и т. п.), Сергей Петрович порекомендовал ходить на службу не через Спасские ворота, а через Троицкие. Тот послушался, и простуда скоро сошла на нет.

В истории нет никакой мистики. Просто все, проходящие под образом (иконой) Спаса Нерукотворного над вратами, обязаны снимать шапку. А именно в створе ворот голову проходящего ополаскивал ледяной ветер.

Однажды Боткина пригласили к сложному пациенту, которому никто не мог поставить диагноз и соответственно назначить правильное лечение. Рассказывали родственники больного, что Боткин только вошел в комнату, осмотрелся и вышел, на ходу объявив: «Смените в комнате обои и перекрасьте печку обычным мелом!»

Требование выполнили, и больной пошел на поправку.

Ответ такой «экстрасенсорной» проницательности прост: в краске, которой пропитывали в те годы бумажные обои, содержались соли свинца в очень большом количестве. Свинец входил, видимо, и в белила, которыми покрыли в комнате печь. Соответственно в жарко натопленном помещении воздух был ими наполнен, а по описанным симптомам, о которых Боткин уже слышал ранее, он догадался, что они связаны именно с отравлением свинцом. Оставалось только убедиться в догадке, что проблема именно в обоях и побелке печи.

Естественно, что после таких историй, рассказанных на лекциях по терапии, у многих студентов появлялась тяга «играть в Боткина».

И вот идут однажды два студента позади пожилого человека со странной походкой.

Один говорит:

– Перемежающая хромота, согласитесь, коллега?!

– Хромота, да, – отвечает второй, – но насчет перемежающей не соглашусь. Полагаю, тут какой-то артроз. Склонен думать, что проблема в тазобедренном суставе.

– Отнюдь, – говорит первый, – мне кажется, что поражение где-то в поясничном отделе, видите, как его клонит в сторону? Тут нельзя исключить радикулит или ишиас (воспаление седалищного нерва).

– И все-таки нет, – спорит второй, – вот он уже кренится на другую сторону и весьма сильно. Так не бывает при ишиасе и тем более при радикулите.

– Действительно, – недоумевает первый. – Что же у него?

Они догнали странного прохожего и обратились:

– Извините, уважаемый, не могли бы вы разрешить наш спор. Чем вы болеете? Мы с коллегой сбились с толку. Перемежающая хромота вследствие облитерирующего атеросклероза сосудов ног или радикулит?

Мужчина криво усмехнулся.

– Медики?

Студенты кивнули.

– Вы оба не правы, ребята. Просто я неудачно пукнул.

Профессор Твердохлебов, заведующий кафедрой терапии, очень ревнив. Как преподаватель. Перед каждой лекцией он встает в пространство между больничным лифтом и входом в конференц-зал с часами и считает студентов.

Он отлично знает, сколько человек на потоке, и если в зале не хватает, потом кураторы групп должны указать, кого не было. Прогул лекции Твердолобова, пардон – Твердохлебова, которого, кстати, студенты разных лет и курсов называли «Горбушка» или «Горбуха», а ближе к концу восьмидесятых – «Гренка», заносился зав. учебной частью кафедры в особую тетрадку и выливался в страшные репрессии в виде отработок.

Студент Бараненков, фельдшер «Скорой помощи», в сорок пять лет поступивший на вечернее отделение, которому после окончания института оставалось доработать пять лет до пенсии, отличался феноменальной везучестью. Ему везло все курсы на всех кафедрах. На Истории КПСС он сдал экзамен, раскусив ярого укронациста и члена КПСС с 1964 года Степана Панасовича Вовка, заявив, что он не Бараненков, а Бараненко – и тем самым имел ко всем ответам +1 балл за фамилию. Бараненков за весь курс так и не изучил «три источника и три составные части марксизма», зато, попав на экзамене к Вовку, минут пятнадцать рассказывал, как отдыхал в отпуске у родни на Полтавщине (родине С. П. Вовка) и ушел с четверкой в зачетке. За всю жизнь Бараненков не выезжал из Москвы дальше Клина, где у него была дача. На французском он читал с листа текст, написанный русскими буквами: