Нина засомневалась. Но на споры времени не было, со дня на день ребенок решит выходить из своего убежища, и тратить на споры возможность просто поговорить, посмотреть друг на друга и зарядиться позитивом было жалко. Тем более что после Женькиного ухода доктор Львенок позвонила другим медикам-приятельницам с подстанции, и те версию нетрадиционной ориентации подтвердили, мол, Барышев к женщинам абсолютно равнодушен, красив, зараза, как Ален Делон и Василий Лановой одновременно.
Окончательно в том, что старший врач Женьку ненавидит, ее убедил случай с отправкой в оперотдел, чтобы сидеть до конца суток диспетчером взамен заболевшей женщины диспетчера.
Ладно, если бы действительно некого было послать. Абаев, не любивший выездную работу и использовавший любой предлог, чтобы сидеть в диспетчерской или уехать на Центр в оперотдел, уже собрал вещички и только ждал Женькину бригаду, чтобы та отвезла его.
Надо же, именно в этот момент Барышев приперся в диспетчерскую, увидел Абаева, расстелившего на чайном столике свои животы и подбородки, Женьку, которая сдала карты выполненных вызовов и которая радостно уже доложила, что готова отвезти Сашку, а тот вальяжно просил: «Остынь, сейчас я чай допью и поедем!»
Барышев все понял в одну секунду и распорядился:
– Абаев принимает бригаду у Соболевой, и та едет на подмену.
Сашка спорить со старшим врачом не решился, а Женька убежала в туалет – прореветься, потому что она терпеть не могла сидеть в душном и шумном зале с полусотней диспетчеров других направлений. И ее, в отличие от Абаева, совершенно не радовал факт возможности законно проспать полночи.
Абаев на распоряжение Барышева только скрипнул зубами.
Он потом, уже в машине, высказал все, что думает об этом пи…се Барышеве и таком самодуре, и «чтобы ему пусто было, чтоб ему никогда партнера не иметь».
Женька с Абаевым не соглашалась, никакой Барышев не пи…ас и совсем даже не надо ему искать себе мужика всю жизнь, но и спорить не решалась. Она тихо точила слезу в салоне «рафика» и повторяла про себя:
– За что он так? Ну, чего я ему сделала?
Однако сутки пролетели и забылись. Что такое в масштабе режима сутки-через-двое – одно дежурство в оперотделе на телефоне? Так – короткий эпизод. Отмучился – забыл. Ничего особенного. Намного важнее отношение Барышева к ней. Женька была убеждена, что старший врач мечтает избавить от нее подстанцию.
Сколько месяцев или даже лет Женьке пришлось бы мучиться? Чем бы все закончилось? Наверное, ничем хорошим. Она бы перегорела, возненавидела бы старшего врача в ответ и, в конце концов, произошла бы какая-нибудь фатальная неприятность или скандал.
Но Его величество «случай» правит нами в этом мире. А на «Скорой помощи» однозначно – его царство. Здесь предсказать что-либо или предвидеть невозможно. Этим многих и привлекает такая работа.
Соболева на третий год стажа решила поступать в институт, благо в Москве два из трех предоставляли возможность для средних медиков до четвертого курса учиться вечерами. Завалив профилирующую химию, честная Женя не догуливала, как многие ее знакомые, учебный отпуск, а вышла на дежурство.
Дура? Может быть, дура, но честная и работящая. Так воспитали ее семья и школа. Красота не оправдывает подлости натуры и лень. Тем более что ее подруга Нина Симонова тоже относилась к категории ответственных трудоголиков и поступок Жени никогда бы не осудила. Мысль, что она в мире не одна такая, согревала и поддерживала.
В июле-августе, во время вступительных экзаменов и отпусков все работают по одному, и врачи, и фельдшера. Бывало, что бригады оставались не закрытыми, и пустые машины уезжали на соседние подстанции, где находились медики, чтобы вывести на линию дополнительную бригаду.
Думаете, кто-нибудь из начальства сказал Жене спасибо?
Увидев ее в восемь утра среди остальных работников, старший фельдшер мигом вписал Соболеву в пустую бригаду, и уже в 8.30 она укатила на вызов «Мужчина 55 – плохо с сердцем».
Барышев закончил конференцию и возвращался к себе в кабинет, как его остановил залипший в диспетчерской после суток Абаев. Залипание – особенность отдежуривших, которые никак не уйдут домой, а мотаются по территории подстанции, борясь со сном.
– Владимир Анатольевич! – Абаев зевнул. – Соболева звонила.
– Что с того? – буркнул старший, не останавливаясь. – Мне отдать честь и встать по стойке «смирно»? Что ей нужно?
– Да я не понял, орала, будто на нее напали, и потом отключилась. Ментам позвонить, может? Пусть съездят, проверят! – Абаев отодвинулся, пропуская диспетчеров, вернувшихся из кухни после завтрака.
– Ты можешь толком объяснить? – Барышев насторожился. – Где она?
Абаев назвал адрес и добавил:
– Там мужику сердцем заплохело, ничего особенного.
– Она с кем?
– С водителем, – сказал Сашка. – Так нет же никого. Все по одному.
Барышев, отпихнув Абаева, ворвался в диспетчерскую следом за новой сменой.
– Быстро мне адрес Соболевой напишите и звоните туда!
Ему записали адрес, телефон. Диспетчера́, которым Сашка не успел ничего рассказать, молча выполняли приказы старшего врача и ждали объяснений.
Барышев послушал длинные гудки. На квартире, где была Соболева, никто не брал трубку.
Он приказал:
– Одна звонит в милицию, вызывайте на тот адрес наряд, вторая пытается прозвониться туда. Если Соболева ответит – выясните, что с ней и вообще как. Я к бригадирам, поеду сам.
Абаев пожал плечами. Диспетчера потребовали объяснений. Абаев ответил:
– Вы жрать пошли. Вдруг звонит эта куколка и визжит в трубку, что на нее кидается мужик, а потом гудки. И чего мне делать?
– Домой иди! – сказала старший диспетчер. – Попроси дурака посидеть на телефоне…
А Барышев летел через две ступеньки к бригадиру водителей. Там он коротко объяснил, в чем дело, и с мигалками помчались на адрес, с которого звонила Соболева. В бригадирской машине рация работала, и тот объявил:
– Нападение на сотрудника «Скорой», кто ближе всех к адресу – подтягивайтесь!
Медики и водители с разных подстанций докладывали, что сообщение принято.
Когда Женька взяла карту с вызовом, она не придала значения некоторым странностям. Вообще-то ничего особенного в них не было. Возраст пятьдесят пять, мужчина жалуется на сердце, утром вызывает сам. До сих пор на этом адресе Жене бывать не приходилось. Дом – хрущевская пятиэтажка. Мало ли людей в таких живет?
Не насторожила ее и обшарпанная дверь с разбитым косяком и оторванной кнопкой звонка.
Запах многолетней грязи, пота, водочного перегара, табачного дыма смешивался с вонью из мусорного ведра с пищевыми отходами, которое не выносили несколько дней.