Непосредственный человек - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Руссо cтр.№ 108

– Как ты себя чувствуешь?

– Великолепно, – ответил я. – Спать хочется.

Дверь в палату открыта, снаружи в коридоре сидит крупный мужчина, смотрит на нас. Что-то не так с его лицом. Оно расчерчено на части, похоже на схему коровьей туши, которая висит в мясном отделе, демонстрируя, откуда берется какой кусок. Несмотря на это, мужчина кажется мне знакомым.

– Фил сказал, что ты будешь чувствовать себя неплохо. Тебя накачали обезболивающим.

– Голова немного болит, – признался я, изучая крупного мужчину в коридоре, – сидит, не шелохнется. Не аллегорическая ли это фигура? Быть может, если я посмотрю на Лили, а потом переведу взгляд на мужчину, его сменит иная фигура, смысл которой я должен разгадать.

– Ты ударился головой, когда потерял сознание, – сказала Лили и взяла меня за руку. – Много успел за немного дней.

– Не так-то легко было осуществить все твои пророчества, – ответил я. – Тюрьма – это еще ничего, но как попасть в больницу? Тут пришлось поломать голову.

Крупный мужчина с расчерченным лицом все еще тут, неподвижен.

– Думаю, ты сейчас снова уснешь, – сказала Лили.

Она права, как всегда. Я и сам чувствовал: глаза слипаются. Может, я воссоединюсь со своим ослом, завершу игру и выполню обещание – отпущу бедное животное на свободу. Впрочем, все это уже не кажется столь привлекательным, как только что. Теперь, когда я проснулся, пережитые во сне чувства, ощущавшиеся с такой силой, слишком напоминали скорбь моего отца, посмевшего некогда оскорбить Чарлза Диккенса. Кстати, об отце. Я жестом поманил Лили ближе и прошептал:

– Там, в коридоре, Анджело?

Она печально кивнула:

– Какое-то время поживет с нами.

– Все в порядке, – шепнул я. – Не переживай. Добро пожаловать домой.

Проваливаясь обратно в сон, я не удержался от мысли: как чудесно оказаться правым насчет устройства мира. Взвесить все данные, разумеется неполные, и точно сложить целое, прозреть мир в песчинке, распознать его красоту, его простоту, его истину. Подойти так близко к Богу, как только возможно в этой жизни, пребыть во славе этих кратких проблесков понимания, в полном бодрствовании, две или даже три секунды, в гармонии со своим бытием. И вновь соскользнуть в сон.

– С какой стати он вздумал брата своего подослать, вот я чего не пойму, – приступил к рассказу Анджело. – Откуда мне знать, что ниггер семи футов ростом – брат Рашида? Я ж не чертов телепат какой. То есть передо мной стоит парень, с виду способный прочесть разве что заголовки чертовой газеты, которую он разносит, а я – я должен в голове у него читать? Должен знать, что этот семифутовый ниггер и два парня по восемь футов при нем ничего дурного мне не сделают.

Вот они торчат на моем крыльце и эдак пялятся на меня, понял? Я никогда их в глаза не видел и не могу отличить от любой паршивой банды, но я был вежлив до крайности. Объяснил им свой принцип: незнакомым денег не даю, будь они негры-гиганты или кто хочешь. Сказал, мне газету носит Рашид, а есть у него брат или нет, об этом я понятия нахрен не имею. И еще раз: я вам не телепат. Говорю им: если Рашид свалился с мононуклеозом, как они утверждают, мне очень жаль. Рашид мне нравится. Приятный, вежливый негритос. Таких мало. Он не имеет обыкновения нагло глядеть на белых. Когда он поправится, пусть зайдет ко мне в любое время, и я заплачу ему, сколько должен. Но я не раздаю деньги неграм-гигантам, которых вижу впервые в жизни, и на этом точка. Очень жаль, но так, и только так. И мне плевать, пусть у них при себе записная книжка Рашида. Может, они забрали ее с его трупа, откуда мне знать. Приятные, вежливые негритосы то и дело получают заточку в бок. Не верите мне, смотрите новости. Вон они выходят гуськом из церкви, разодетые с ног до головы, и желают знать, почему какой-то негритянский паренек был застрелен при переходе улицы, когда он был лучшим учеником и пел в церковном хоре. Как будто мы, все прочие, можем дать объяснение тому, что приключается с этими людьми. И все же они правы. Именно вежливые и получают каждый раз пулю в голову. Это-то я знаю. Это я установил.

Полдевятого. Я проспал ночь напролет, предсказание Фила Уотсона сбылось. Чувствую я себя уже не столь великолепно, как в разгар победоносного баскетбола на ослах или когда пришло известие, что анализ крови отрицательный. Опухоли нет. Действие болеутоляющих закончилось, но в кармане у меня рецепт на «Тайленол». В больнице я отказался от лекарства и теперь сожалею об этом, слушая рассказ Анджело о том, как он попал в тюрьму и как за него внесла залог моя жена, которая теперь везет нас всех троих в Аллегени-Уэллс. Как только доберусь домой, закину таблетку в рот и поищу Оккама, куда-то он удрал. Надо было слушать Пола Рурка, он же говорил, что видел пса в соседнем саду, а я пропустил мимо ушей. Как он выбрался из дому, загадка. Думаю, какой-нибудь журналист, не поверив, что меня нет дома, и видя, что дверь не заперта, приоткрыл ее и окликнул меня. Очень надеюсь, что ему как следует ткнули мордой в пах.

Еще одна загадка: почему залог за Анджело пришлось внести из наших денег. Подозреваю, у него бы хватило на это сбережений, но он слишком упрям, чтобы так расходовать свои средства. Дома ему одиноко, а в предварительном заключении есть с кем пообщаться. Хотя он вышел в отставку почти десять лет назад, он все еще знаком с половиной копов в Филадельфии. Нечто вроде слета однокурсников. А теперь, выходит, он будет жить с нами вплоть до суда, который состоится летом. Лили успела ему внушить, что наш сельский образ жизни весьма отличается от привычного ему в Филли. Очень мало кто стучится к нам в дверь в Аллегени-Уэллс, но если кто придет, стрелять в него не надо. Ни в кого.

– Но они же на меня давили! – гнул свое Анджело. – Рашид заглядывал пару раз, когда я был не там или, может, не тут, так что по оплате я несколько отстал от графика. Деньги давай нахрен, сказали они мне. И я окончательно уверился, что я прав: этот семифутовый ниггер не брат Рашида, говорю же, тот всегда такой вежливый. Вот я и сказал им: хорошо, подождите минутку, словно собирался вернуться с деньгами. Но вернулся я не с деньгами. С моим помповым обрезом, вот с чем я вернулся. Я держу его прямо в прихожей на всякий непредвиденный случай вроде этого. Ушел на пять сек. А вернувшись, показал им, что у меня тут есть. Я им еще раз превежливо объяснил мой неизменный принцип не выдавать деньги, ни большими суммами, ни малыми, семифутовым ниггерам, которых я прежде в глаза не видал. На этот раз те двое восьмифутовых вроде бы поняли, чего в первый раз недотумкали, но тот, который называл себя братом Рашида, все еще смотрел на меня так, словно не расчухал, с чем я к нему вышел. И он-де желает знать, с какой стати я тычу в него этой штуковиной, когда все, чего он требует, – получить деньги, которые я задолжал. Да этот проклятый парень без ушей на свет уродился, сказал я себе. Наверное, его стоило пожалеть, каково жить на свете глухарем. Но чтоб рассеять недоразумение, я ему еще раз все растолковал, погромче, чтоб точно расслышал.

Я сказал ему, что в руках я держу помповый обрез, потому что, хоть мне и больно это признавать, это штука необходимая в здешних местах, где я живу. Я даже потратил некоторое время и изложил ему историю нашей жизни. Когда моя дочка была маленькой, сказал я ему, мы ей разрешали гонять на велике по окрестностям где вздумается, потому что это было безопасно. В те времена семифутовые ниггеры не являлись к тебе на порог требовать денег. Не было проституток и дилеров на каждому углу, и каждый четвертый или каждый пятый авто не принадлежал сутенеру и не разъезжал с тонированными стеклами. Я сказал, что утруждаюсь все это объяснять, потому что они еще слишком молоды и не помнят, как тут было раньше. В ту пору я единственный в радиусе десяти кварталов держал дома оружие, и только лишь потому, что был копом. Сейчас каждый по соседству вооружен до зубов. Я сказал им, что дело, конечно, не мое, но на их месте я бы не шастал больше по чужим крыльцам. Я описал кое-какие образцы современного оружия, хранящиеся за дверями, которые мы видели с моего крыльца.