Безлюдное место. Как ловят маньяков в России - читать онлайн книгу. Автор: Саша Сулим cтр.№ 42

В 2019 году город попал в федеральные новости — тем летом Ия, выйдя из берегов, прорвала дамбу и почти целиком затопила Тулун: 25 человек погибли, тысячи пострадали и потеряли жилье и машины, некоторые улицы смыло полностью, и в низинной части города теперь почти никто не живет. Остальные районы более-менее восстановились после наводнения уже спустя несколько месяцев — о катастрофе напоминают только участки земли, покрытые обломками и грязью, да отремонтированная к визиту Владимира Путина центральная дорога.

При знакомстве с материалами дела «тулунского маньяка» у Артема Дубынина с коллегами случилось дежавю: как и в случае с Попковым, налицо было большое количество схожих преступлений, которые до последнего не хотели объединять в одно дело. «Опять плохо регистрировали дела, опять происходило замалчивание большей части преступлений. Опять чтобы статистику не портить, — возмущается Виктор Маслаков, который тоже вошел в состав группы. — Не поймать насильника, который совершил столько преступлений, в таком маленьком городе, где все друг друга знают, — это просто разгильдяйство. Они должны были весь город перевернуть и на уши поставить».

О том, что в городе орудует серийный маньяк-насильник, тулунские милиционеры знали уже в 2008 году. Один из оперативников обратил внимание на схожие черты у десятка нераскрытых дел: крепкий мужчина среднего роста с растительностью на лице в ночное или утреннее время — чаще всего в районе железнодорожного вокзала — нападал с ножом на девушек и женщин, а потом насиловал их на стройках, пустырях или в общественных туалетах. Все эти дела лежали нераскрытыми, и специально по ним никто не работал.

В 2014 году в Тулун приехала сотрудница Иркутского следственного управления. Она проанализировала нераскрытые преступления прошлых лет, выявила 12 изнасилований со схожим почерком и доложила об этом своему руководству, но и тогда объединять их в одно дело никто не стал. Не сообщили о нем и «маньячной группе», которая продолжала работать в Ангарске.

Впрочем, кое-чего иркутская следователь все-таки добилась. По ее распоряжению полицейские начали брать образцы слюны у сидевших в СИЗО и просто подозрительных лиц — и направлять их на экспертизу, чтобы сличить с генетическим материалом преступника, который обнаружили на телах жертв. Кроме того, к тому моменту в Тулуне уже составили фоторобот преступника — студенты художественного колледжа нарисовали настолько точный портрет насильника, что пострадавшие, увидев его, думали, что это фотография.

Вплотную заняться маньяком у местных оперативников времени так и не хватало — нужно было раскрывать другие тяжкие преступления, которые совершались в городе. «Обычному оперу не хватает времени, даже чтобы просто прочитать все нераскрытые дела, не говоря уже о том, чтобы по ним работать, — объясняет один из моих собеседников. — Без личной заинтересованности этого маньяка до сих пор ловили бы. Если работать формально, по закону, вообще никакое преступление не раскроешь». Без создания специальной следственной группы поймать серийного преступника было невозможно — нужны были люди, которые бы тратили все свое время на анализ информации по серии, а сотрудники местного ОВД зачастую были вынуждены заниматься этим по собственной инициативе, в нерабочее время. Начальники тулунской полиции понимали, что в городе действует особо опасный преступник, но инициатива тормозилась на областном уровне. «Руководству главка надо было тогда не в прятки играть, а признаться Москве, что существует такая проблема, что надо создавать группу и целенаправленно заниматься этим делом, — объясняет мой источник. — А они все боялись от Москвы по шапке получить, поэтому и хотели эту проблему просто замолчать».

Когда с подачи московского начальства «серию» наконец признали, все эпизоды объединили в одно производство и создали следственно-оперативную группу — ее возглавил Евгений Карчевский, который сразу попросил себе в подчиненные сотрудников «маньячной группы» из Ангарска. В итоге «в поле» в Тулуне работало семь человек — два следователя, четыре оперативника и два водителя; сам Карчевский контролировал ход расследования из областного центра.

Как вспоминают мои собеседники, когда следователи из Иркутска приехали в Тулун, местные сотрудники тоже зашевелились — им было выгодно поймать преступника, чтобы столичные гости поскорее ретировались. «Они понимали, что мы приехали работать по их косякам. Но в процессе работы мы наладили с ними контакт, объяснили, что наша задача — не уличить их в бездействии или халатности, а найти преступника и уехать отсюда, — рассказывает Дубынин. — В итоге они шли нам навстречу и давали всю необходимую информацию».

Поначалу без энтузиазма отнеслись к созданию оперативной группы и жители Тулуна, которых опрашивали в рамках расследования. Как рассказывает один из сотрудников, они, с одной стороны, возмущались, что полицейские получают большие зарплаты ни за что, а с другой, не хотели взаимодействовать со следователями, чтобы их потом не затаскали по судам. Не помог и ажиотаж в соцсетях в первые дни после приезда оперативников: в пабликах во «ВКонтакте» писали, что никакого маньяка на самом деле нет и на самом деле расследовать собираются коррупционные преступления.

Даже потерпевшие оперативникам не доверяли: некоторые уже потеряли надежду на справедливость, другие не хотели вспоминать случившееся, у кого-то еще к тому моменту поломалась жизнь — были среди жертв и девушки, занимавшиеся проституцией, и пациентки психиатрических клиник. «Люди стеснялись, что их дочери стали жертвами таких преступлений, — говорит Артем Дубынин, — Они хотели побыстрее все замять, чтоб другие ничего не узнали, ведь подумают еще, что это она сама дала повод, и как потом с этим жить, как замуж выходить?»

Дело тут было еще и в том, как вообще обычно расследуются в России дела об изнасиловании. Травматична даже сама процедура: если женщина — а в делах о сексуальном насилии в подавляющем большинстве случаев речь идет именно о женщинах — приходит в полицию, чтобы подать заявление, ей приходится многократно, не менее пяти раз в мельчайших подробностях рассказывать о том, что с ней произошло: сначала — участковому, потом — начальнику отделения, далее — следователю, судмедэксперту, психологу, адвокату. Чаще всего все эти люди оказываются мужчинами, которых никто не учил работе с жертвами изнасилования. Нередко каждый из них подвергает рассказ женщины сомнению или обесценивает его. «У нас же сначала спрашивают: „Может, ты сама это все сделала и пришла, чтобы перед мужем отмазаться? Или ты сама все спровоцировала, а теперь хочешь мужика упрятать?“ — признает Дубынин. — В общем, отталкивают от себя потерпевшую. Она не чувствует, что ей хотят помочь». Другие оперативники в разговоре со мной защищали такие методы работы, указывая, что полиция обязана проверять заявления на предмет оговора. «На моей практике был случай, когда девушка 14 лет заявила о насильственных действиях сексуального характера в отношении своего родного дяди, — говорил один из них. — А потом выяснилось, что дядя души в ней не чаял, баловал всяко-разно, больше чем родители, и она попросила у него айфон. Он предложил ей купить телефон подешевле, и она написала на него заявление». (Согласно американским исследованиям, количество ложных обвинений в изнасиловании не превышает 10 %, при этом о более чем половине сексуальных преступлений в полицию просто не сообщают.)