Совесть. Происхождение нравственной интуиции - читать онлайн книгу. Автор: Патриция Черчленд cтр.№ 38

Если точнее, наследуемость — это величина, обозначающая, в какой мере разница между двумя выборками обусловлена генетической изменчивостью. Рост — черта в значительной степени наследственная. Различия в росте между отдельными людьми на 60–80 % объясняются генетикой и на 20–40 % — средовыми факторами (например, питанием). А какова наследуемость у такого, например, психического расстройства, как шизофрения? Подверженность этому заболеванию на 80 % задана генами. А политические взгляды? Оказывается, и они в значительной мере наследуются — от 40 до 50 %. Но разберемся подробнее.

Благодаря предусмотрительности психологов существуют обширные базы данных по близнецам — в США, Австралии, Канаде, Швеции, Израиле, Финляндии, Дании, Японии и Великобритании. Шведскую базу данных, например, начали вести около 50 лет назад, и она содержит сведения о более чем 100 000 близнецах. В базе «Virginia 30K» помимо данных о 14 000 взрослых близнецах собраны также результаты опросов их супругов, родителей, братьев, сестер и взрослых детей (для независимой проверки ответов самих близнецов), в совокупности насчитывающие около 30 000 учетных записей. Достаточно крупные цифры, чтобы считать эти результаты убедительными.

Среди включенных в базы данных личностных черт и соответственно анализируемых на наследуемость присутствуют экстраверсия, открытость новому опыту, доброжелательность и эмоциональная стабильность. Для поведенческой генетики такие базы данных — бесценный источник, особенно потому, что они позволяют проводить межкультурное сравнение результатов, касающихся наследуемости.

Если у монозиготных близнецов обнаруживается высокая корреляция по каждой из перечисленных личностных черт, а у дизиготных — низкая, скорее всего, о воздействии среды здесь говорить почти не приходится и основную роль в их формировании играет генетика. Именно так обстоит дело с экстраверсией, открытостью опыту, доброжелательностью, добросовестностью и эмоциональной стабильностью (иногда ее называют также невротицизмом). С точки зрения наследуемости открытость новому опыту можно сравнить с ростом. Хотя на рост могут влиять такие факторы среды, как питание во внутриутробном периоде и раннем детстве, прежде всего он зависит от генетики. Соответственно, и открытость новому, пусть на ней и сказываются важные жизненные события, все же в основном наследуется.

В общем и целом вышеперечисленные личностные черты слабо поддаются постнатальному влиянию среды и на протяжении жизни человека остаются почти неизменными. На встрече выпускников через сорок лет после окончания школы классный клоун по-прежнему будет хохмить, компанейский организатор встречи — зазывать всех в бар, а особо сознательные — убирать пустые пивные бутылки. Влияние генов, какие бы они ни были, здесь велико.

Другие особенности, например принадлежность к той или иной церкви (методистской или англиканской) или к болельщикам определенной бейсбольной команды (всю жизнь болеть за «Янкиз», а не за «Метс»), у монозиготных близнецов, выросших порознь, высокой корреляции не обнаруживают. Однако они коррелируют в монозиготных — и в дизиготных — двойнях, росших вместе. Эти данные говорят о том, что приверженность той или иной церкви или бейсбольной команде сильно зависит от воздействия среды. Если отец всегда берет вас на игры «Янкиз» и увлеченно болеет, вы, скорее всего, тоже отдадите душу и сердце именно этой команде. На предпочтение «Янкиз» «Метсу» и методистской церкви англиканской генетика не влияет.

В отношении политических взглядов, насколько позволяют судить такие инструменты, как опросник Уилсона — Паттерсона, наследуемость довольно высока — примерно 40–50 %. Например, монозиготные близнецы, независимо от того, росли они вместе или порознь, схожи между собой в отношении к правам гомосексуалов, школьным молитвам и прерыванию беременности ^[158]. Как личностные особенности связаны с политическим взглядами? Высокая степень открытости новому опыту довольно сильно коррелирует с меньшей приверженностью традициям и большей либеральностью, тогда как низкая степень открытости плотно связана с консерватизмом и соблюдением традиций. Поскольку человечество в разные времена по-разному проявляет себя в этом отношении, скорее всего, в разных условиях оба этих личностных типа обнаруживают явную адаптивность. Соответственно ни высокую, ни низкую степень открытости новому опыту нельзя считать лучшей и идеальной. Все зависит от обстоятельств ^[159].

Здесь нужно учесть (и даже зарубить себе на носу) следующее: примитивное представление о том, что существует некий ген либерализма или консерватизма, в корне ошибочно — не в последнюю очередь потому, что даже такая высоконаследуемая черта, как рост, зависит от сотен генов, каждый из которых вносит свой вклад. Есть все основания предполагать, что в формировании наследуемых личностных черт участвуют по меньшей мере сотни генов. Поэтому свойства характера столь многообразны — не бывает так, чтобы или все, или ничего. Кроме того, на политические взгляды значительное влияние все-таки оказывает и среда: ее воздействием объясняется около 50 % различий. Пусть и не 100 %, но все равно немало. Итог ясен: оказывается, политические взгляды не настолько независимы от генов, как нам представлялось, но напрямую наши гены их не определяют.

Однако тут есть семантическая загвоздка: хотя наши привычные ярлыки «либеральный» и «консервативный» в какой-то степени отражают прописанную в генах установку, истинную природу такой предрасположенности мозга они, наверное, даже близко не передают. Весь диапазон областей мозга, демонстрирующих разнообразие реакций на изображение набитого червями рта, не обнаруживает никакой понятной или узнаваемой общей темы. Отчасти именно поэтому меня настолько заинтриговали эти данные.

Отвращение принято считать развившейся в ходе эволюции эмоциональной и физиологической реакцией, позволяющей человеку избежать соприкосновения с токсичными и патогенными веществами, способными навредить ему или погубить. Такими патогенами изобилуют разлагающиеся трупы животных, а возможно, и здоровые черви. Отмечая, что отвращение иногда проявляется и как групповая реакция на иноземцев, некоторые специалисты по социальной психологии предполагают, что гипотезой об избегании патогенов можно объяснить и враждебность по отношению к мигрантам или чужакам в более широком смысле. Согласно этой гипотезе, инстинктивная реакция на чужаков как на патогенный раздражитель поощрялась эволюцией по той причине, что в каменном веке от представителя чужого племени действительно можно было подхватить инфекцию. Распространившись с отвращения к разлагающимся трупам на отвращение к чужакам, инстинкт избегания патогенов принял затем еще чуть более обобщенную форму и причислил к категории раздражителей заодно и нарушителей правил из числа своих, грозящих дестабилизировать сообщество. Чтобы это допущение не показалось совсем уж притянутым за уши, авторы гипотезы уточняют, что дестабилизация, пусть и не является патогеном, по разрушительному воздействию схожа с заразой ^[160].