С Василиной все было в порядке. А вот его естество, всегда надежным барометром отмерявшее привлекательность женщин, в данном случае оставалось на нулевой отметке.
– Это как понять? – спросил он строго.
Разумеется, «естество» ответить не могло, приходилось самому выдвигать гипотезы. Чего-то отвратного в облике командира «Беллинсгаузена» Маслов не замечал, эта версия отпадала. Неужто вообще перестали интересовать зрелые дамы? Нехорошо.
– Степушка, ты где?
– Иду, кися, иду.
Он хмуро снял халат с вешалки, набросил на плечи. Ладно, так, значит так. Займемся старлетками. Типа той, что ноет из спальни.
Белокурая, длинноволосая и длинноногая «кися» возлежала на его широкой тахте. Пока хозяин принимал душ, она успела избавиться от лишней одежды и теперь тоже походила на греческую богиню. Увидев своего долгожданного Аполлона, улыбнулась:
– Степушка, иди скорее. Там такое показывают…
Она игриво кивнула на экран ти-ви, занимающий добрую половину стены. Маслов взглянул мельком, улыбнулся. Комедия для взрослых – кодированный канал. Останавливаясь в гостинице, он всегда просил подключить. Незаменимая штука! Девяносто девять процентов женщин – включая тех, кто в этом не признается, – «заводится», наблюдая со стороны… нет, не сам процесс! Это как раз рассчитано на мужчин. Подготовку к процессу. Так что просмотр подобной киношки позволял сократить прелюдию, рационально использовать время и силы.
Степан позволил шелковому халату соскользнуть на пол. Сделал шаг, еще. Медленно, неторопливо. Девушка приподнялась навстречу. Судя по блеску в глазах, по напрягшимся шишечкам сосков, по тому, как розовый язычок облизывал губы, долгой подготовки ей не требовалось.
Взгляд девушки опустился ниже, остановился выжидающе. Степан знал, куда она смотрит и чего она ждет. «Кися» была сногсшибательно красива, ее поза, ее жесты, голос, могли соблазнить любого. Но «барометр» считал иначе.
Ох, как блондинка старалась! Какие чудеса изобретательности и трудолюбия демонстрировала! Но задолго до того, как «кися» опустила руки, и в прямом и в переносном смысле, Степан понял – бесполезно. Он был не смущен, не обескуражен – испуган. Никогда прежде не случалось с ним такого постыдного конфуза. Главное – непонятно из-за чего!
– Степушка, ты не переживай, – смущенно упрашивала блондинка. – Это не страшно, с каждым может случиться. Ты, наверное, устал в экспедиции, а силы восстановить не успел. Давай поспим, а утром все будет хорошо. Утром у мужчин всегда лучше получается.
Да, утром лучше… Степан не возражал. Что он мог возразить? Оставалось надеяться, что блондинка права. И они легли спать.
– А-а-а!
Степана подбросило от истошного, душераздирающего вопля. И тут же в комнате вспыхнул свет. Он растерянно уставился на девушку, забившуюся в самый дальний угол. Хотел спросить, что случилось, и не смог. «Кися» не только орала. Она таращилась округлившимися от ужаса глазами на их кровать. И это было так жутко, что у Степана волосы зашевелились на затылке. Там, за его спиной…
С минуту он сидел неподвижно, уверенный, что сейчас нечто неведомое схватит его за горло, обрушится на голову, вцепится в спину.
Девушка захлебнулась криком, закашлялась. И Степан, зажав в кулак всю свою волю, медленно обернулся. За спиной было пусто, только смятая простыня в углу кровати. Полные ужаса глаза девушки смотрели на него.
Вероника Пристинская. Земля, Львов, 28 июля
Вероника склонилась к кроватке дочери. Шелковистые локоны разметались по подушке, среди звездочек и комет, и сами казались золотыми протуберанцами на темной синеве наволочки.
– Спокойной ночи, Мышонок.
– Спокойной ночи… Ма! А мы правда завтра пойдем на карусели?
– Конечно, правда.
– И бабушка с дедушкой пойдут?
– Да.
Карусель в Луна-парке – самое раннее ее детское воспоминание. Смех отца – тогда еще не ректора университета, испуганно-радостный визг мамы – тогда еще не знаменитого на всю Евроссию микробиолога. Четверть века назад ее родители были так молоды – чуть старше нее нынешней. И так любили друг друга, и своего Мышонка-Нику. А каким останется самое раннее воспоминание ее Мышонка-Леночки?
Год назад, вернувшись из своей первой звездной, она жутко боялась, что дочь ее не узнает. И в этом году боялась…
Родители не сказали ни слова, когда она решила вернуться к полученной в академии специальности. Они профессиональные ученые, наука для них была превыше всего. Они считали, что понимают ее… Ничего они не понимают! Никто не понимает.
Ее «незапланированная» беременность, скоропостижное замужество многих удивили в свое время. Но объяснение нашлось быстро: женщина молодая, девчонка почти, влюбилась, голова закружилась. Влюбилась… Только вовсе не в Филиппа! Когда она поняла, что Коцюба навсегда останется только подругой, единственное, что смогла придумать, – родить собственную Леночку, которую никто не помешает любить. И которая ее полюбит! А муж – нужен ведь донор спермы? Умный, талантливый, красивый – дочь профессора генетики кое-что смыслила в наследственности и скрещивании.
С Леночкой-маленькой Вероника рассчитала все верно: дочь росла именно такой, как хотелось. Но… оказывается, если любишь двоих людей одинаково сильно, любовь эта не уравновешивает сердце. Она рвет его пополам! И теперь она металась между Леной-большой и Леночкой-маленькой и не знала, как быть.
– Ма, а потом ты опять улетишь на свою звездочку?
Вероника вздрогнула.
– А ты не хочешь, чтобы я улетала?
Девочка энергично замотала головой, и золотистые протуберанцы вспыхнули солнечной короной. Вероника решилась.
– Тогда я останусь с тобой. Ты моя самая лучшая звездочка.
– Я Мышонок, а не звездочка, – тут же возразила та.
– Правильно, Мышонок. Спи.
Она еще раз поцеловала дочь. Уменьшила яркость ночника, тихонько пошла к своему дивану, легла. Вот так – завтра отправить рапорт в управление, и готово. Уговаривать остаться ее не будут. Тоже мне, косморазведчица выискалась! Да на ее место вмиг сотню претендентов найдут. И пусть себе летают. А она останется дома. Устроится к маме в лабораторию или преподавать в университете. Это она позже решит. В любом случае, она каждый день будет рядом с Мышонком, с Леночкой-маленькой… И потеряет навсегда Лену-большую.
Потеряет? Чтобы терять, нужно иметь.
– Мама… Мамочка…
Кровавое облако наваливалось на нее всей своей многометровой громадой, душило, но она не сдавалась, карабкалась, протискивалась сквозь его вязкую толщу.
– Мамочка!..
Сил не было никаких. Вероника стиснула зубы, упрямо рванулась вперед. Туда, где отчаянно звал ее Мышонок…