Библия ядоносного дерева - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Кингсолвер cтр.№ 50

Натан отсутствовал не больше трех месяцев. На грузовиках, лодках и на корабле Азиатского флота его доставили в лагерь под пальмами на филиппинском берегу, под командование генерала Макартура. Для начала его рота пробралась в глубь Лусона, не встретив на своем пути ничего более опасного, чем москиты и джунгли, но на вторую ночь они были разбужены артиллерией. Натана ранило в голову осколком снаряда. Оглушенный, он побежал искать укрытие и провел ночь под бамбуковым навесом кормушки для свиней. Натан был контужен, однако постепенно, к рассвету, сознание вернулось к нему, и он, полуослепший, выбрался на открытое место, имея не большее представление об ориентировке на местности, чем насекомое, летящее на огонь. По счастливой случайности до наступления темноты его заметили на берегу и взяли на борт торпедного катера. Из госпитального бункера на острове Коррехидор Натан послал мне по речевой почте бодрое письмо о своем спасении милостию Божией и японской кормушки для свиней. Конечно, он не мог открыть мне место своего пребывания, но заверил, что чудесным образом остался цел, и обещал скоро вернуться домой!

И это было последнее, что я слышала от человека, за которого вышла замуж, — от того, кто умел смеяться и шутить (даже насчет кормушки для свиней), называл меня «любимым ягненком» и верил в чудо удачи. До сих пор ясно вижу молодого солдата, который, откинувшись в кровати на подушки, писал то письмо, улыбался сквозь бинты и глазную повязку и показывал медсестрам фотографию своей хорошенькой жены с воткнутой в волосы коробочкой хлопка из Дельты ^[62]. И наслаждался, как выяснилось, последними счастливыми часами своей жизни. Натан еще не знал, что случилось с его ротой. Через несколько дней новость долетела до Коррехидора. Сквозь подземные тоннели крепости этого острова промчался ветер ужаса, слишком чудовищного, чтобы оповестить о нем вслух, — это была лишь скорбная литания, произнесенная шепотом, — и потребовались годы, чтобы смысл ее полностью открылся миру, а особенно мне. От нее навсегда съежилось от ужаса сердце одного солдата.

После начала артобстрела в ту ночь, когда в темноте раненый Натан забрел под навес свиной кормушки, рота получила приказ быстро двигаться в сторону полуострова Батаан, где можно было спрятаться в джунглях, перегруппироваться и совершить марш-бросок обратно, чтобы снова захватить Манилу. Это было ошибкой, порожденной самоуверенностью командования, — небольшой в масштабах истории, но неизмеримо огромной для жизней людей. На полуострове они угодили в ловушку, где умирали от голода и страха, и наконец под угрозой штыков их маршем погнали на север, через топкие рисовые поля, под слепящим зноем. Они шли до изнеможения, заболевали и умирали, падали и ползли на четвереньках, истощенные, страдающие галлюцинациями от жажды, мучимые приступами малярии. До лагеря военнопленных добрались немногие, и еще меньше их выжило в лагере. Рота Натана погибла вся, до единого человека, во время того Батаанского марша смерти.

Рядовой Прайс был эвакуирован с Коррихедора за несколько недель до того, как Макартур покинул свой пост со знаменитым обещанием вернуться. Но он не вернулся туда, как не вернулись оттуда те мальчики, как не вернулся оттуда и молодой солдат, за которым я была замужем. Натан приехал домой с серповидным шрамом на виске, ослабленным зрением в левом глазу и чувством вины за свою мнимую трусость, от которого так никогда не избавился. Его первыми обращенными ко мне словами были слова о том, что он чувствует на себе гневное око Господа. Натан отстранился, когда я хотела поцеловать его и нежно к нему прикоснулась, упрекнув меня: «Неужели ты не понимаешь, что Бог наблюдает за нами?»

Я пыталась объяснить, что нам повезло, верила, будто война нанесла нашим планам лишь самую малую вмятину. Натан изменился, я это видела, но он казался лишь более набожным, а подобную перемену трудно истолковать как пагубную. Вскоре я действительно получила возможность пересечь границы своего округа, о чем мечтала, — стала путешествовать как жена священника.

Господи, помилуй, сколько мы проехали — Миссисипи, Алабама, Джорджия. Пересекали границы через утопающие в песках заросли карликовых пальм, границы, тянущиеся вдоль шоссе, границы благотворительных столовых, границы тревог, очерченные шеренгами душ, ожидающих пламенного слова спасения. Натан стремился прожечь свою дорогу, не у́же шермановской ^[63]. Не имея ни денег, ни времени на обустройство, каждый сезон мы переезжали из одного дряхлого съемного коттеджа или пансиона в другой, пока моя беременность Рахилью не стала заметна настолько, что вести кочевой образ жизни сделалось неприлично. Однажды вечером мы просто ткнули пальцем в карту и попали в Вифлеем, штат Джорджия. Волей случая или провидения наш фургон сумел до него доехать, а Вифлеем оказался вольным рынком евангельских христиан-баптистов. Я попыталась пошутить на эту тему: вот, мол, мужчина, его раздувшаяся жена — и ни одного места в гостинице ^[64].

Натана не развеселило это оптимистичное сравнение. Кстати, тогда он впервые поднял на меня руку. Помню, я сидела на краешке стула в нашей еще не разобранной кухне, держа обеими руками свой огромный живот, и мы слушали радио. Какой-то мужчина, как это было принято, читал военную историю: свидетельство очевидца о лагере военнопленных и жутком марше, во время которого изнуренные солдаты безнадежно боролись за жизнь, отставали и погибали в коротких оранжевых вспышках пистолетных выстрелов в темноте. Я слушала вполуха, пока Натан не привлек мое внимание.

«Ни одному из этих мужчин не доведется увидеть своего сына, появившегося на свет, чтобы продолжить его род. И вы еще смеете ликовать перед Богом по поводу незаслуженно выпавшей вам милости?»

До того вечера я не знала никаких подробностей ни того, где находился Натан во время военной службы, ни в полной мере того, от чего он до сих пор пытался бежать.

Натан испытывал неловкость из-за моих беременностей. По его представлениям, они были незаслуженным благословением; более того, каждая из них якобы снова и снова напоминала Богу о том, что у меня есть вагина, а у него пенис, и мы слишком часто соединяем их, чтобы зачать ребенка. Но, видит Бог, это всегда происходило случайно. Секс у Натана был лихорадочным, и после него он дрожал, молился вслух и винил меня за мое распутство. Если чувство вины сделало его тираном в отношении людей, то перед Богом он был все равно что ребенок. Не беспомощный или просящий, а обидчивый, словно трудный мальчишка, не избалованный любовью и готовый винить других за свои ошибки. Из тех, кто растет с твердым намерением показать всем, на что он способен. Думаю, Натан хотел лично спасти больше душ, чем погибло на пути из Батаана и на всех других дорогах деградации человечества.