Охота на ведьм не выдерживает никакой разумной критики. Объективно говоря, женщина не может летать на метле или превратить человека в кота, и эти факты не так сложно доказать, если достаточному количеству людей будет позволено обмениваться впечатлениями и подвергать сомнению распространенные поверья. Редкие представители духовенства и властей даже в Средние века утверждали очевидное: ведьм не существует, и казнить кого-то за колдовство — просто омерзительно. (К сожалению, некоторые из этих скептиков сами в итоге попадали в пыточные подвалы.)
[346] Их голоса стали громче в Век разума, к ним присоединились такие влиятельные авторы, как Эразм Роттердамский, Монтень и Гоббс.
Некоторые из официальных лиц тоже поддались научному духу и решили проверить гипотезу о существовании колдовства самостоятельно. Судья из Милана убил мула, обвинил в этом злодеянии своего слугу и велел его пытать. В результате тот сознался в преступлении и даже отказался отречься от своего признания на эшафоте, поскольку боялся, что его начнут пытать снова. (Сегодня подобный эксперимент не был бы одобрен комиссией по защите участников экспериментов.) После этого судья запретил применение пыток в судебных расследованиях.
Писатель Дэниел Мэнникс описывает еще один эксперимент:
Герцог Брауншвейгский в Германии был настолько шокирован методами, которые применяла инквизиция в его вотчине, что попросил двух известных ученых-иезуитов наблюдать за допросами. После тщательной проверки иезуиты сказали герцогу: «Инквизиторы выполняют свои обязанности. Они арестовывают только людей, замешанных в ведовстве, — тех, на кого указали другие ведьмы в своих признаниях».
«Пойдемте в пыточную камеру», — предложил герцог. Священники последовали за ним в помещение, где несчастную женщину растягивали на дыбе. «Позвольте мне допросить ее», — сказал герцог. «Итак, женщина, ты призналась в ведовстве. А я подозреваю, что эти два человека — колдуны. Что скажешь? Еще один поворот рычага, палачи».
«Нет, нет! — закричала женщина. — Вы правы. Я часто видела их на шабашах. Они могут превращаться в козлов, волков и других животных».
«Что еще тебе известно о них?» — настаивал герцог.
«Несколько ведьм родили от них детей. А одна — так даже восемь! У детей были головы, как у жаб, и паучьи ноги».
Герцог повернулся к ошеломленным иезуитам: «Должен ли я теперь пытать вас, пока вы не признаетесь, друзья мои?»
[347]
Один из иезуитов, отец Фридрих Шпее, был так впечатлен, что в 1631 г. написал книгу, которая положила конец преследованию ведьм в Германии
. Охота на ведьм пошла на спад в XVII в., когда в нескольких европейских государствах ее объявили незаконной. В Англии в последний раз женщину повесили за колдовство в 1716 г., а 1749 г. отмечен последним сожжением «колдуньи» на территории Европы
[348].
В остальных регионах мира узаконенные убийства из суеверия — человеческие жертвоприношения, кровавые наветы и преследование ведьм — исчезли под давлением двух причин. Одна — интеллектуальная: осознание, что некоторые события, даже те, которые сильно влияют на жизнь конкретного человека, происходят из-за неперсонифицированных сил природы и простой случайности, а не по умыслу других людей. Великий стимул прогресса нравов, наравне с «Возлюби ближнего своего» и «Все люди созданы равными», в наши дни можно прочесть на наклейке на бампере машины: «В жизни всякое случается».
Вторую причину объяснить сложнее — это возросшая ценность человеческой жизни и счастья. Почему нас шокирует эксперимент, в котором судья пытает слугу, желая доказать, что пытки аморальны, и причиняя вред одному, чтобы помочь многим? Ответ прост: мы сочувствуем другим людям, даже незнакомым, только потому, что они люди, и это сочувствие не позволяет нам причинить страдание человеческому существу. Даже если мы не можем избавиться от свойств натуры, которые заставляют нас обвинять в собственных неудачах других, мы все чаще не даем этому соблазну перерасти в насилие. Возросшая заинтересованность в благополучии других людей, как мы увидим далее, красной нитью проходит сквозь ликвидацию других варварских обычаев в ходе Гуманитарной революции.
Убийства из суеверия: расправы над святотатцами, еретиками и вероотступниками
Человеческие жертвоприношения и охота на ведьм — это лишь два примера того, сколько зла могут натворить люди, преследующие воображаемые цели. В этом ряду и психические больные, убивающие в плену иллюзий, как Чарльз Мэнсон, планировавший разжечь всемирную расовую войну, или Джон Хикли, мечтавший убить президента США, чтобы произвести впечатление на актрису Джоди Фостер
.
Но самую большую опасность представляют религиозные верования, обесценивающие жизнь людей из плоти и крови: убеждение, что страдание в этом мире будет вознаграждено в следующем или что, врезавшись на самолете в небоскреб, пилот обеспечит себе на небесах компанию из 72 девственниц. Как мы видели в главе 1, если вы верите, что избежать вечных мучений можно, только приняв Иисуса как Спасителя, вы приходите к осознанию того, что ваш моральный долг — обращать остальных в вашу веру и заставить замолчать каждого, кто может посеять в ней сомнения.
Не поддающиеся проверке воззрения опасны прежде всего тем, что их склонны защищать насильственными методами. Люди определяют себя через свои убеждения и не могут с ними расстаться, поскольку истинностью верований подтверждаются их компетентность, авторитет и право вести за собой других. Бросьте вызов убеждениям человека — и вы покуситесь на его достоинство, репутацию и власть. Но представления о мире, основанные на слепой вере, хронически уязвимы. Никого не задевает убеждение, что камни падают вниз, а не вверх, потому что вменяемые люди видят это своими глазами. Но с убеждениями, что младенцы рождаются уже обремененные грехом, а Бог един в трех лицах или что Али был вторым самым боговдохновенным человеком после Мухаммеда, дела обстоят по-другому. Когда люди строят свою жизнь в соответствии с этими догмами, а потом узнают, что другие прекрасно без них обходятся или, хуже того, убедительно их опровергают, они чувствуют себя одураченными. Истинность убеждений, основанных на вере, доказать невозможно, и верующий при виде неверия впадает в ярость и может попытаться устранить эту угрозу всему самому важному в его жизни.
Число еретиков и неверующих, ставших жертвами преследования со стороны христиан в Средневековье и раннее Новое время, поражает воображение и опровергает расхожее мнение, что XX в. был как-то особенно жесток. Хотя никто не знает точно, сколько народу полегло в тех праведных побоищах, получить представление о количестве можно из оценок, сделанных политологом Рудольфом Джозефом Руммелем в книгах «Смерть от руки государства» (Death by Government) и «Статистика демоцида» (Statistics of Democide) и историком Мэттью Уайтом в «Большой книге ужасных вещей» (Great Big Book of Horrible Things), а также на сайте «Смерть от массовых бедствий» (Deaths by Mass Unpleasantness)
[349]. Ученые попытались оценить количественно смертоносность войн и случаев геноцида, включая те, статистики по которым не имеется. Обратившись к имеющимся источникам, с помощью здравого смысла и учета погрешностей они вычисляли среднее значение — часто как среднее геометрическое между максимальным и минимальным достоверными показателями. Далее я использую подсчеты Руммеля, которые в целом ниже цифр, представленных Уайтом
[350].