Еще одной подрывной силой, по моему мнению, стал прогресс биологической науки и ее влияние на письменную культуру. Люди все чаще понимают позыв к доминированию как пережиток эволюционного процесса. Аналитика Google Books показывает скачок популярности биологического жаргона, в том числе терминов «тестостерон» (с 1940-х), «ранг в иерархии» и «иерархия подчинения» (с 1960-х) и «альфа-самец» (с 1990-х)
[1499]. В 1980-х к ним прибавился шутливый псевдомедицинский термин «спермотоксикоз», снижающий ставки в борьбе за превосходство. Он намекает, что слава, которой ищут мужчины, может быть плодом их примитивного воображения — показателем химического состава крови, покорным следованием инстинктам, которые кажутся нам смешными, когда мы наблюдаем их у петухов и бабуинов. Сравните эти биологические термины, помогающие нам взглянуть на ситуацию со стороны, со старыми определениями «славный» и «почетный», которые объективируют награду в борьбе за доминирование, подразумевая, что некоторые достижения славны и почетны по своей природе. Частота употребления этих оборотов в англоязычных текстах снижается на протяжении последних 150 лет
[1500]. Навык рассматривать свои инстинкты в ярком свете разума, не принимая как должное порожденные ими состояния сознания, поможет игнорировать импульсы, которые способны привести к губительным последствиям.
Месть
Решимость причинить боль тому, кто сделал больно тебе, столетиями превозносилась в высокопарных выражениях. Ветхий Завет, который одержим местью, подарил нам емкие фразы вроде «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека», «Око за око» и «Мне возмездие и аз воздам». Ахилл у Гомера говорит, что месть «сладостней тихо струящего меда. Скоро в груди человека, как пламенный дым, возрастает». Шекспировский Шейлок называет месть в финале своего перечня свойств, общих для всех людей, а отвечая на вопрос, что он будет делать с востребованным фунтом плоти, отвечает: «Рыбу на него ловить! Пусть никто не насытится им, — оно насытит месть мою»
.
Другие культуры похожим образом поэтизируют сведение счетов. Выходец из воинственного черногорского клана Милован Джилас, ставший вице-президентом коммунистической Югославии, описывал жажду мести как «блеск наших глаз, жар наших щек, биение пульса в голове, слово, которое каменеет во рту, когда мы слышим, что наша кровь пролита»
[1501]. Житель Новой Гвинеи, узнав, что убийцу его дяди догнала стрела и теперь он парализован, сказал: «Я чувствую, как у меня растут крылья, что я вот-вот взлечу, и я бесконечно счастлив»
[1502]. Джеронимо, вождь племени апачей, смакуя расправу над четырьмя ротами мексиканской армии, писал:
Все еще покрытый кровью врагов, все еще сжимая мое торжествующее оружие, все еще разгоряченный упоением боя, победы и мести, я был окружен отважными апачами и назван вождем всех апачей. Затем я приказал снять с убитых скальпы.
Я не мог вернуть к жизни моих родных и близких, не мог оживить убитых апачей, но я мог насладиться местью.
Дэйли и Уилсон комментируют: «Насладиться? Джеронимо писал эти строки в тюремной камере, а его племя было разбито и практически уничтожено. Желание отомстить кажется таким бессмысленным: бесполезно плакать над пролитым молоком, и пролитую кровь тоже не вернешь»
[1503].
Но при всей бессмысленности желание отомстить — одна из основных причин насилия. 95 % культур недвусмысленно одобряют кровную месть; месть — основной мотив племенных войн
[1504]. Из мести совершается от 10 до 20 % убийств во всем мире, из мести школьники приносят в класс винтовки, а взрослые устанавливают взрывные устройства
[1505]. Месть, цель которой не конкретный человек, а группа, — основной мотив городских беспорядков, террористических атак, возмездия за них и войн
[1506]. Историки, изучавшие вопрос, каким образом лидеры принимают решение нанести ответный удар и объявить войну, заметили, что их сознание в этот момент часто бывает затуманено красной пеленой гнева
[1507]. Писали, например, что реакция американцев на Пёрл-Харбор представляла собой «смесь изумления, ужаса, домыслов, горя, унижения и перекрывавшей все эти чувства вспышки неистового гнева»
[1508]. Никакая альтернатива войне (типа политики сдерживания или давления на японское правительство) даже не рассматривалась, саму мысль об этом сочли бы предательством. Похожей была реакция американцев на теракты 9/11: вторжение США в Афганистан было вызвано как жаждой мести, так и стратегическим расчетом, что это предотвратит будущие атаки террористов
[1509]. Мотивом убийства 3000 человек 11 сентября 2001 г. тоже была месть, как объяснил Усама бен Ладен в своем «Письме Америке»:
Аллах Всемогущий дал позволение и предоставил возможность отомстить. Если нас атакуют, у нас есть право на ответный удар. Кто бы ни уничтожал наши города и деревни, мы имеем право уничтожить его города и деревни. Кто бы ни похищал наше богатство, мы имеем право разрушить его экономику. И кто бы ни убивал наших мирных жителей, мы имеем право убивать его мирных жителей в ответ
[1510].
Месть не ограничивается горячими головами политиков и вождей, она легко находит кнопку в мозгу каждого. Фантазии об убийстве, в которых сознаются студенты университетов, — это почти без исключения фантазии о мести
[1511]. Даже в условиях лабораторного эксперимента студентов легко заставить мстить за унижение. Их просят написать сочинение, а потом показывают оскорбительный отзыв на него, написанный другим студентом (помощником экспериментатора) или полностью выдуманный. И тут Аллах улыбается: автора сочинения просят принять участие в исследовании, которое по чистой случайности дает шанс наказать критика, ударив его током, оглушив звуком клаксона или (в нынешних экспериментах, которые должны быть одобрены комиссиями по этике, запрещающими насилие) заставив его выпить острый соус якобы с целью изучения вкусовых ощущений. Работает без осечки
[1512].