Да и современная философия в этом отношении начала не слишком хорошо. Декарт писал, что животные — часовые механизмы, не способные чувствовать боль или удовольствие. Как будто крик боли — это просто звук, издаваемый механизмом, вроде звонка будильника. Декарт знал, что нервная система животных и людей схожи, и нам кажется странным, что он наделял сознанием людей, но отказывал в нем животным. Но философ искренне верил в существование души, дарованной людям Богом, и именно душу считал носителем сознания. Размышляя о собственном сознании, он писал: «Я не могу различить в себе никаких частей, но усматриваю лишь абсолютно единую и целостную вещь… равным образом частями ума не могут быть названы ни способность желать, ни способность чувствовать, ни способность понимать и т. д., ибо один и тот же ум желает, чувствует и понимает»
[1286]. Язык тоже считался свойством неделимой сущности, которую мы называем разумом или душой. Животные не разговаривают, значит, не имеют души; следовательно, и сознания у них тоже нет. Человек, как и животные, обладает телом и мозгом, но, кроме того, у него есть душа, которая взаимодействует с мозгом через особую структуру — шишковидное тело (эпифиз).
С точки зрения современной нейронауки это несусветная глупость. Сегодня мы знаем, что сознание, вплоть до мельчайшего проблеска, определяется физиологической активностью мозга. Мы знаем, что язык вовсе не неотъемлемая часть сознания, что демонстрируют люди, перенесшие инсульт и потерявшие способность говорить, но не превратившиеся при этом в бесчувственных роботов. Однако афазия была описана только в 1861 г. соотечественником Декарта Полем Брока, и для своего времени идеи Декарта звучали достаточно правдоподобно. Веками анатомы расчленяли живых животных — еще и потому, что Церковь запрещала вскрытие человеческих трупов. Ученые отрезали живым животным конечности, чтобы посмотреть, могут ли те отрастать заново, вытаскивали кишки, сдирали кожу, удаляли органы, в том числе глаза
[1287].
Сельское хозяйство было не гуманнее. Веками фермеры кастрировали и клеймили скот, прокалывали уши и носы, купировали хвосты. Жестокие обычаи жирового откорма с целью смягчить мясо (знакомые нам по протестам против фуа-гра и мяса молочных телят) изобретены не сегодня. Вот несколько способов смягчения мяса, применявшихся в XVII в. британскими кулинарами:
Птице, чтобы прибавила в весе после долгого пути с фермы, сшивали кишки; из живых индюшек выпускали кровь, подвесив вверх ногами и надрезав вену во рту; гусей прибивали гвоздями к полу; лососей и карпов разделывали на котлеты живьем, чтобы мясо было плотнее; угря свежевали живым: наматывали на вертел, насадив глазом на гвоздь, чтобы не дергался… Считалось, что мясо быка несъедобно и вредит здоровью, если животное предварительно не травили собаками… Телят и свиней забивали до смерти кнутом, завязанным в узлы, чтобы сделать мясо мягче, вместо того чтобы отбивать мясо уже убитого животного, как это делают сейчас. Один из рецептов начинается так: «Возьмите не слишком старого красного петуха и забейте его до смерти»
[1288].
Агропромышленные фермы тоже не являются изобретением ХХ столетия:
В Англии в елизаветинское время свиней, откармливаемых на убой, «держали в жуткой тесноте, чтобы животные не могли повернуться и вынуждены были все время лежать на животе». «Они едят в муках, — писал современник, — лежат в муках и спят в муках». Птицу и дичь тоже часто откармливали в темноте и тесноте, иногда к тому же ослепляя. Считалось, что гуси лучше набирают вес, если перепонки их лап прибиты гвоздями к полу, и в обычаях хозяек XVII в. было отрубать ноги живой птице в уверенности, что это сделает мясо мягче. В 1686 г сэр Роберт Саутвелл объявил об изобретении «стойла, в котором скот ест и пьет из одной кормушки и не двигается с места, пока не сгодится для забоя». В Дорсете овец, откармливаемых к рождественскому столу аристократов, специально держали в тесных темных клетях
[1289].
Таких порядков придерживались веками, и страдания животных не принимались во внимание. Рыболовные крючки и гарпуны не изменились с каменного века, да и в рыболовной сети рыба погибает от медленной асфиксии. Удила, плетки, шпоры, хомуты и тяжелые грузы превращали в ад жизнь вьючных животных, особенно тех, кто проводил весь день, вращая в темноте ворот мельницы или водозаборного колеса. Каждый, кто читал роман «Моби Дик», знает о жестокости китобойного промысла. А для развлечения — вспомните главы 3 и 4 этой книги — бытовали кровавые забавы: убить ударами головы привязанного к столбу кота, забить свинью палкой, затравить собаками медведя или сжечь кошку.
~
На протяжении этой долгой истории эксплуатации и жестокости были люди, которые призывали к регулированию содержания животных. Но они редко руководствовались состраданием к их ощущениям. В основе вегетарианства, протестов против вивисекций и других движений в защиту животных всегда лежит широкий набор мотивов
[1290]. Давайте рассмотрим некоторые из них.
Я уже упоминал тенденцию разума морализовать континуум «отвращение — чистота». При этом морализуются оба конца шкалы: на одном полюсе мы отождествляем аморальность с грязью, бездушием, гедонизмом и распущенностью; на другом — ставим знак равенства между добродетелью и чистотой, скромностью, аскетизмом и умеренностью
[1291]. Это влияет и на наше отношение к еде. Поедание мяса неопрятное и приятное и потому плохо; вегетарианство — чистое и умеренное, а потому хорошо.
К тому же человеческий разум предрасположен к эссенциализму, и мы склонны понимать клише «Ты есть то, что ты ешь» буквально. Поглощение мертвой плоти может восприниматься как заражение: возникает чувство, что такое усвоение животного начала может наделить человека чертами зверя. Даже студенты университетов Лиги плюща поддаются этой иллюзии. Психолог Пол Розин показал, что студенты верят, будто племена, которые охотятся на черепах ради мяса и на кабанов ради щетины, должны быть хорошими пловцами, а племена, которые охотятся на кабанов ради мяса, а на черепах ради панциря, должны быть сильными воинами
[1292].
Романтические идеологии тоже могут поощрять отказ от мяса. В языческих верованиях, в идеологии «крови и почвы», в фантазиях о жизни до грехопадения процесс добывания и приготовления мяса может изображаться как нечто противоестественное, а вегетарианство — как здоровая жизнь на дарах земли
[1293]. По схожим причинам озабоченность судьбой лабораторных животных может подпитывать антипатию к науке и разуму в целом. Как писал Вордсворт в стихотворении «Все наоборот»: