Рост ценности детей достиг исторического предела. Теперь, когда им не грозит опасность быть задушенными при рождении, заморенными голодом в приютах, отравленными кормилицами, забитыми до смерти отцами, запеченными в пирог мачехами, заморенными непосильным трудом в шахтах и на фабриках, умершими от инфекционных болезней, избитыми хулиганами в школе, эксперты ломают голову в поисках способов еще надежнее уберечь детей от всего на свете. Им не позволено находиться на улице в солнечный день (рак кожи), играть на траве (клещи), покупать лимонад со столиков на улице (бактерии на лимонной кожуре) или слизывать тесто для пирога с ложечки (сальмонелла из сырых яиц). Согласованные с адвокатами игровые площадки покрыты резиновыми ковриками, горки и турники едва достают детям до пояса, а качающиеся доски убраны вовсе (а то вдруг тот, кто снизу, спрыгнет, чтобы тот, кто сверху, свалился на землю — в чем, собственно, и состоит веселье). Когда продюсеры детской телепрограммы «Улица Сезам» выпустили классические первые серии (1969–1974) на DVD, на коробке пришлось поместить предупреждение, что это шоу не предназначено для детей!
[1238] В некоторых сериях дети были показаны в опасной ситуации: они забирались на турники, катались на велосипедах без шлемов, ползком пробирались по трубам и принимали угощение — молоко и печенье — от подозрительных незнакомцев. «Маппет-шоу» тоже подвергли цензуре, потому что в конце каждого выпуска конферансье Коржик, одетый в смокинг, съедал свою курительную трубку, представляя в привлекательном свете потребление табачных изделий и подвергая зрителей опасности подавиться.
Но ничто не изменило детство сильнее страха, что ребенка похитят, — классического примера фобии
[1239]. В 1979 г. шестилетний Итан Патц исчез по пути к остановке школьного автобуса на Манхэттене, и с тех пор похищенные дети приковывали внимание всей страны, а три группы лиц изо всех сил сеяли панику среди американских родителей. Убитые горем родители погибших детей по вполне понятным причинам хотели, чтобы их трагедия помогла избежать беды другим: некоторые посвятили свою жизнь информации о киднеппинге. (Один из них, Джон Уолш, придумал размещать фотографии похищенных детей на упаковках молока и вел мрачную телепрограмму «Разыскиваются», посвященную самым ужасным похищениям и убийствам.) Политики, полицейские чины и пиарщики способны унюхать беспроигрышную тему за милю — кто может быть против защиты детей от извращенцев? Они устраивали претенциозные церемонии, вводя меры безопасности и называя их именами пропавших детей («Код Адам», «Оповещение Эмбер», «Закон Меган», Национальный день пропавших детей). Средства массовой информации тоже никогда не упустят шанс поднять рейтинг — они нагнетали страх круглосуточными телемарафонами, документальными фильмами («Это кошмар, преследующий каждого родителя…») и сериями «Закона и порядка», посвященными преступлениям на сексуальной почве.
Детство никогда не было таким, как сегодня. Американские родители не выпускают детей из поля зрения. Детей возят, сопровождают на любых мероприятиях, контролируют с помощью мобильных телефонов, которые не снижают тревожность родителей, а повергают их в панику, если ребенок не отвечает на первый же звонок. Теперь нельзя просто завести друзей на детской площадке: матерям приходится договариваться об «игровых встречах» — понятие, которого до 1980-х вообще не существовало
[1240]. Сорок лет назад двое из трех детей ходили в школу пешком или ездили на велосипеде, сегодня только 10 % поступают так. Поколение назад 70 % детей играли на улице, сегодня таких только 30 %
[1241]. В 2008 г. девятилетний сын нью-йоркской журналистки Ленор Скенази упросил ее позволить ему самому поехать домой на метро. Она согласилась, и он благополучно добрался до дома. Написав об этом в колонке в газете The New York Sun, она попала в центр поднятого СМИ скандала, в котором ее заклеймили как «худшую мать Америки». (Пример заголовка: «Мать позволила девятилетнему ребенку ехать домой на метро одному: колумнистка вызвала споры своим экспериментом по детской самостоятельности».) В ответ она основала движение «Дети на свободе» и предложила ввести Национальный день «давайте-приведем-детей-в-парк-и-оставим-их-там», чтобы научить детей играть самостоятельно, без присмотра взрослых
[1242].
Скенази, конечно, не худшая мать Америки. Она просто сделала то, чего никогда не делал ни один политик, полицейский чин, родитель или телепродюсер, — трезво взглянула на факты. Подавляющее большинство разыскиваемых детей, чьи фотопортреты печатают на пакетах молока, не были похищены извращенцами, торговцами детьми или ради выкупа — это подростки, сбежавшие из дома, или дети, которых увезли разведенные отцы или матери, не согласные с решением суда об опеке. В 1990-х в год происходило от 200 до 300 случаев похищения детей незнакомцами, сегодня — около 100 в год, жертвами убийства становится примерно половина похищенных. Учитывая, что в США насчитывается 50 млн детей, вероятность похищения и убийства равна одному случаю на миллион (0,1 на 100 000, если использовать нашу обычную шкалу). Это в 20 раз меньше риска утонуть и в 40 раз — риска погибнуть в ДТП. Писатель Уорик Кэрнс подсчитал, что, если вы хотите, чтобы незнакомец гарантированно похитил и удерживал в течение одной ночи вашего ребенка, вам придется оставлять его на улице без присмотра на протяжении 750 000 лет
[1243].
Но ведь безопасность ребенка настолько важна, что, даже если эта предосторожность сохранит хотя бы несколько жизней в год, она стоит и нервов, и денег, не так ли? Нет, этот аргумент ошибочен. Людям приходится жертвовать безопасностью ради других необходимых вещей, например когда они откладывают деньги на обучение детей в колледже, вместо того чтобы установить в доме систему пожаротушения, или везут детей на каникулы, вместо того чтобы позволить им играть в видеоигры в безопасной спальне все лето напролет. Кампания защиты от похищений обходится довольно дорого: дети не проживают свое детство в полной мере и все чаще страдают от лишнего веса, работающие женщины мучаются хронической тревожностью, а молодежь боится рожать детей.
И даже если бы минимизация риска была нашим единственным приоритетом, ее все равно не достичь соблюдением бесчисленных мер предосторожности. Фотографии пропавших на пакетах молока — пример того, что криминологи называют «правоохранительным театром»: они создают видимость бурной деятельности, но толку не приносят никакого
[1244]. Когда 300 млн человек меняют свою жизнь, чтобы сделать безопаснее жизнь 50 человек, это, скорее всего, принесет больше вреда, чем пользы: непредвиденные последствия таких перемен скажутся на гораздо большем количестве людей. Приведу лишь два примера. Родители, которые возят своих детей на занятия, сбивают в два раза больше школьников, чем все другие водители, вместе взятые. Чем больше родителей везут детей на уроки, оберегая их от похитителей, тем больше детей гибнет
[1245]. Еще один вид «правоохранительного театра» — электронные табло на автомагистралях, на которых высвечиваются имена пропавших детей — и которые становятся причиной пробок, отвлекают водителей и приводят к неизбежным ДТП
[1246].