Не то чтобы изнасилование было нормальной частью мужской сексуальности, но оно возможно благодаря тому, что мужское желание неразборчиво в выборе сексуального партнера и безразлично к его внутренней жизни — здесь больше подходит термин «объект», а не «партнер». Из-за несовпадения концепции секса мужчины и женщины по-разному воспринимают сексуальную агрессию. Психолог Дэвид Басс в своих исследованиях показывает, что мужчины недооценивают то, насколько травматична сексуальная агрессия для женщин, а женщины переоценивают травму сексуальной агрессии для мужчин
[1097]. Этот гендерный разрыв заставляет по-новому взглянуть на бездушное отношение к жертве изнасилования в традиционных правовых системах и нравственных кодексах. Возможно, это не просто безжалостное злоупотребление властью мужчин над женщинами — может быть, это еще и неспособность мужчин понять отличный от их собственного образ мыслей, при котором внезапный необдуманный секс с незнакомцем выглядит отвратительным, а не привлекательным. Общество, в котором мужчины работают бок о бок с женщинами и вынуждены учитывать их интересы, обосновывая свои собственные, — это общество, в котором вряд ли может сохраниться в неизменности тупоголовое нежелание ничего не знать.
Гендерный разрыв помогает объяснить и политкорректную идеологию изнасилования. Мы уже говорили о том, что успешные кампании против насилия часто оставляют после себя сомнительные правила этикета, странную идеологию и табу. Сегодня правильно думать, что изнасилование не имеет никакого отношения к сексу — это всего лишь вопрос власти. Как писала Браунмиллер, «с доисторических времен до наших дней изнасилование выполняет важную функцию. Это не больше и не меньше, как сознательный процесс запугивания, которым все мужчины держат в страхе всех женщин»
[1098]. Насильники, пишет она, подобны мирмидонцам, легендарному племени воинов, произошедших от муравьев, которые служили Ахиллу: «Насильники в прямом смысле выполняют функцию мирмидонцев в нашем обществе»
[1099]. Теория мирмидонцев, конечно, абсурдна. Она не только возвышает насильников до положения героев-альтруистов, воюющих за высшую цель, и клевещет на других мужчин, обвиняя их в том, что им выгодны изнасилования женщин, которых они любят. Эта теория также предполагает, что секс — единственная вещь, которой мужчины не пытаются завладеть силой, а это противоречит бесчисленным фактам о статистическом распределении насильников и их жертв
[1100]. Браунмиллер пишет, что заимствовала эту идею у своего старого профессора с коммунистическими убеждениями, и она действительно соответствует марксистской концепции, объясняющей поведение людей классовой борьбой
[1101]. Однако, если мне будет позволено высказаться несколько предвзято, теория о том, что изнасилование не имеет отношения к сексу, кажется правдоподобной гендеру, которому трудно поверить в привлекательность безличного секса с нежелающим того незнакомцем.
Здравый смысл никогда не мог повлиять на ставшие священными нормы и табу, сопровождавшие спад насилия, и сегодня специалисты сходятся во мнении, что «изнасилование и сексуальное преступление не являются актами секса или похоти — это вопрос агрессии, власти и унижения, когда секс используется лишь как инструмент. Цель насильника — доминирование». (На что журналист Хизер Макдональд заметила: «Парни, которые зажимают девушек на пивных вечеринках, хотят только одного — и уж точно не восстановления патриархата»
[1102].) Из-за этого неприкосновенного убеждения консультанты центров по предотвращению изнасилований дают студентам советы, которые ни один здравомыслящий родитель никогда не дал бы своей дочери. Когда Макдональд спросила заместителя директора такого офиса в университете, обучают ли они студенток принимать разумные решения, советуя им: «Не напивайтесь, не ложитесь в постель с парнем, не снимайте с себя одежду и не позволяйте себя раздеть», та ответила: «Мне не нравится эта идея. Получается, если [студентка] изнасилована — это может быть ее вина, а это никогда не ее вина, и то, как кто-то одет, не может быть поводом для изнасилования или нападения… Я бы никогда не позволила своим сотрудникам распространять сообщение, что в изнасиловании виновата жертва — из-за того, как она была одета, или из-за того, что недостаточно сопротивлялась».
К счастью, студентки, которых опрашивала Макдональд, не позволяют этой «сексуальной корректности» повлиять на их собственный здравый смысл. Идеологически правильная линия, которой придерживаются официальные лица в кампусах — многообещающая тема для исследования в социологии убеждений, но все это не так важно по сравнению с историческим прогрессом: расширение социальных установок и законодательные меры, предпринятые с учетом интересов женщин, в последние десятилетия снизили распространенность одной из основных категорий насилия.
~
Другая категория насилия, от которой страдают женщины, называется рукоприкладством, побоями, насилием семейным или со стороны сексуального партнера, бытовым или домашним. Мужчины запугивают, избивают, а в крайних случаях убивают своих нынешних или бывших жен и подруг. Самый частый мотив — ревность или страх, что женщина уйдет, хотя за этим может стоять и доминирование: мужчина «наказывает» женщину за неповиновение, если она подвергла сомнению его авторитет или не выполнила свои домашние обязанности
[1103].
Семейное насилие — крайняя из мер, с помощью которых мужчины контролируют свободу, особенно сексуальную, своих партнерш. С биологической точки зрения такое поведение может иметь отношение к феномену «охраны партнера»
[1104]. У многих видов, где самцы вносят родительский вклад в потомство, а самки имеют возможность спариваться с другими самцами, самец повсюду следует за самкой, изолирует ее от возможных соперников, а заподозрив, что его усилия могут не увенчаться успехом, старается незамедлительно с нею спариться. Женщин заставляют закрывать лицо чадрой или вуалью, надевают на них пояса верности, ограничивают свободу передвижения и общение с противоположным полом, производят калечащие операции на женских половых органах — все это принятые тактики охраны партнерши. Чтобы еще надежнее себя обезопасить, мужчины договариваются с другими мужчинами (иногда со старшими родственницами), чтобы те признавали монополию на партнершу их законным правом. Юридические нормы в культурах так называемого Плодородного полумесяца, Дальнего Востока, обеих Америк, Африки и Северной Европы практически идентичным образом приравнивали женщин к имуществу
[1105]. Измену понимали как вред, причиненный соперником мужу. Последний взамен получал право на взыскание убытков, развод (и возврат уплаченных за жену денег), а также на месть. Измена всегда определялась брачным статусом женщины; брачный статус мужчины, как и собственные предпочтения женщины, отношения к делу не имели. Вплоть до второго десятилетия ХХ в. муж имел законное право «наказывать» жену
[1106].